Тем временем, гаспада Рона, немного поразмыслив, снизошла до того, чтобы проводить меня.
Эх! Как же я пожалела, что не пошла искать мастерскую самостоятельно!
— Вы только посмотрите, что она наделала! — едва завидев меня и мою сопровождающую, яростно прошипела старшая в швейной комнате.
Удерживая в каждой жмене столько шмотья, сколько ухватилось, она потрясала над головой вещами, которые я латала и зашивала… Ну, или… попыталась залатать и зашить… А, там уж… что вышло, то вышло. Я старалась.
— Это вредительство! Сколько вещей перепортила! — старшая уже кричала. — Это всё нужно будет целый день распарывать, а потом заново шить! А если бы я не заметила? Посмотрите, гаспада старшая экономка! После её ремонта в этот рукав не пролезет даже детская ручка, не то, что рука воина! Да, за такое… сечь надо! На конюшне! Кнутом!
Я встрепенулась. Э, нет! Вот, кнута не надо. Опыт мизерный, но мне очень не понравилось. Зачем же сразу так кардинально?
— Уважаемая, я просто не умею шить, но не посмела отказаться от работы, которую мне поручили. Я не жалела усилий, всё утро не покладая рук трудилась, сделала всё настолько хорошо, насколько могла, очень старалась!
В ответ на мою прочувствованную речь, старшая захлебнулась воздухом, а гаспада Рона задумалась, нахмурившись.
— Если сегодня до конца дня успеешь распороть всё, что нашила, то избежишь наказания, — наконец, выдала старшая экономка с непонятным сомнением в голосе и поспешила уйти, бросив остальным — Работайте, девушки!
Говорят: ломать — не строить. Я думала, к шитью это тоже относится, но увы! Распарывать оказалось не легче, чем шить, по крайней мере, мне. Очень хотелось разорвать, но старшая следила за мной, как коршун за цыплёнком и без конца делала замечания. Поэтому я поддевала ниточки и аккуратно разрезала каждый стежок. Получить наказание кнутом, мягко говоря, очень не хотелось. Страх оказался мощной мотивацией. Будь оно проклято!
Девушки, наконец, понемногу разговорились. Всё удивлялись тому, что я не умею шить. Ведь всех девочек учат этому с ранних лет.
— Меня тоже учили… — вздохнула. — Не способная я…
Где-то через час нуднейшей кропотливой работы, дверь в швейную комнату отворилась и к нам вошла прехорошенькая девушка. Она была настолько нарядно одета, особенно, в сравнении с остальными девушками, что я, в первый момент, приняла её за одну из хозяйских дочерей. Мне уже было известно, из разговоров соседок, что их четверо, и старшая скоро выходит замуж.
— Ну, и где здесь эта наглая рыжая девка, которая посмела сесть в хозяйское кресло у камина? — прямо с порога надменно спросила вошедшая девица, при этом, глядя на меня в упор и делая вид, что не знает, о ком спрашивает. — Где эта лиса драная, которая лапы свои немытые к лицу лаэрда протягивала?!
Честное слово, что-то я затупила, не сразу сообразила, что это она обо мне говорит. Нет, ну так-то, мне есть, чем оправдаться!
Во-первых, я забыла, что теперь рыжеволосая, поэтому прозвища «рыжая девка» и «лиса» на свой счёт не приняла. Даже окинула взглядом соседок, мол, «и правда, где она? О ком речь?». Не то, чтобы мне было очень интересно, но грех было не воспользоваться случаем, чтобы хоть ненадолго отвлечься от распарывания того, что я нашила.
Во-вторых, не сразу поняла фразу про хозяйское кресло. Однако, упоминание означенной мебели в сочетании с камином быстро навело меня на правильную мысль: «Ах, да! Это же я проснулась в кресле у камина! И это я теперь имею волосы цвета осенней листвы. Куда я там руки тянула? Ох, зря я вино пила! Хоть оно и напоминало компот, но оказалось таким коварным, что не помню, что творила. Да… оно, кресло, получается, значит, хозяйское и, похоже, у меня проблемы. Или нет?».
Нарядная красотка явно восприняла мои оглядывания на соседок, невинное выражение лица и полное спокойствие, как изощрённое издевательство и неуважение к ней.
А тут ещё кто-то из девочек проблеял, совсем некстати, то, что посетительнице очень не понравилось:
— Жанетта, ей хозяин позволил в кресле остаться. Приказал не будить…
От чего бы ещё миленькое личико девчонки так перекосило от злости? Красивые ровные бровки сошлись в одну линию, глаза метали молнии, щёки и шея стали пунцовыми, покраснели даже молочные полушария груди, которые чуточку виднелись в вырезе нижней сорочки, приподнятые вышитым тканевым корсетом на шнуровке спереди.
А потом, вдруг, девица, которую мои новые коллеги назвали Жанеттой, стремительно подошла ко мне, размахнулась и влепила такую пощёчину, что у меня даже в ухе зазвенело. Шок. Мне показалось, что ушибленная щека разом вздулась, увеличившись вдвое.