Подумать было о чём, но времени, по крайней мере сейчас, бедной Амелле никто не предоставил.
— На стол, — шикнул Каратель, "свистнув" кожаной вязью брюк — Садись и раздвинь ноги. Да, так. Юбку... выше. Давай, давай. Не вытаращивай глаза, дорогая. И не смей краснеть! Это надо было делать, когда ты воровала мои деньги.
Судорожно сглотнув и сморщив нос, девушка покорно развела бедра, мысленно поблагодарив себя за то, что после купания догадалась надеть белье.
Ранее этой странной привычки — носить дома панталоны или чулки у нее не было, в деревне всю эту "трихомудию" надевали исключительно, если собирались выйти на улицу в холода.
Но теперь, благодаря усилиям преподавательниц и новому статусу замарашки Радонир, сие тайнодействие уже начало входить в привычку.
Итак, когда хитрая Мелли раздвинула ноги и подняла юбку, взору нетерпеливого, мучающегося нытьем, тяжестью и жаром в нижней части живота любовника предстали вожделенные места, скромно прикрытые белым атласом и тонкой бязью. Стройные девичьи ноги, завернутые в ткань, так ещё и перехвачены выше колен были широкими, вышитыми вязками. Такая крохотная, но всё таки месть.
— Ты издеваешься? — рявкнул Дангорт — Снимай всё!
Амелла дернула плечами.
— Не могу, нейер светлый, — отрывисто хихикнула она, ощутив странную сухость в горле и внезапный, быстрый озноб — Мы не в спальне. А нормы приличий... говорят...
И в ту же секунду раскаленные губы накрыли её усмехающийся рот. Тяжелые руки скользнули по талии вверх, грубо сдергивая книзу панталончики и чулки.
Вязки их, печально скрипнув, порвались, подчиняясь жесткому, хамскому напору.
Обрывки ткани, устои морали и оплоты нравственности полетели на ковер, устилающий пол, а в ничем не прикрытую теперь, слабо увлажнившуюся суть проникли почти раскаленные пальцы Дангорта.
— Ааах, — тихо выдохнула Амелла, шире разводя бедра и искренне не понимая, что делает — Ааах, не на...
— Ты сама хочешь, — утвердительный шепот коснулся полураскрытых губ — Течешь как потаскушка...
Крепко перехватив упершиеся было в его обнаженную грудь, руки девушки, нейер крепко сжал её запястья.
Положив раскрывшиеся цветами нежные ладони на полный грызущей боли член, приказал:
— Ласкай его. Сожми. Крепче!
Она подчинилась. Плавая в горячей смеси ароматов желаний, нагревающейся кожи и текущем патокой воздухе, потеряла разум.
Расширившимися, сияющими серебром, затуманенными глазами следила она теперь за тем, что росло и твердело под прикосновениями её рук, неумелыми и жадными!
Разум спал, сон сковал его надежно и надолго, тело же теперь было предоставлено самому себе.
Плоть торжествовала! Жадная и безмозглая, пила она вино наслаждения громадными, безумными глотками, пьянея и начиная гореть...
Не замедляя движений рук, Амелла осторожно последовала за прикосновениями руки Хозяина, тревожащими и будящими, ласковыми и одновременно жесткими.
— Нравится? — прошептал он. Не прошипел, а именно ПРОШЕПТАЛ, и шепот этот рассыпался мириадами искорок и искр, наполняющими тела обоих любовников — Нравится же! Подожди... раздвинь ножки сильнее, я поласкаю тебя поглубже. Так, да. Вот так будет хорошо.
Не отпуская окаменевший, пульсирующий член, наложница сжала его крепче, подушечкой большого пальца тронув влажную головку.
Другой рукой обняв шею Карателя, прикоснулась к изорванным шрамами губам, вырывая из них стон, звериный и протяжный.
— Ласкай его, ласкай, — шептал нейер, тяжело давя поцелуями неуверенные касания — Рукой, вверх, вниз... Открой рот, Мелли. Не сжимай губы. Так... поцелуй меня тоже.
Чуть ослабив хватку, он оторвал пальцы от начинающей закипать цветочной сути, но тут же вернулся, не желая надолго расставаться с усладой. Теряя терпение, жестко раздвинул пухлые складки плоти, нашел клитор, холодный и неотзывчивый в ту, паскудную первую ночь, теперь же — невероятно горячий и нежный.
— Нет, — всхлипнула Амелла, пытаясь отстраниться и свести колени — Нет, так...
— Хорошо? — подушечка пальца Дангорта прижала горячий комочек — Двигайся... И не спорь со мной. Хотя бы сейчас.
Прикосновений было всего несколько, точечных и быстрых словно выстрелы, но их хватило, вполне хватило для того, чтобы девушку начало трясти как в лихорадке.
Стремительно покрывшись испариной, Амелла отпустила шею Карателя и попыталась освободиться от прилипшего к телу платья.
— Да, — выдохнул нейер — Раздевайся, покажись мне...
Помогая ей, сдернул платье до пояса.
Разорвав кружево сорочки, крепко сжал пальцами высвободившуюся грудь, тут же накрыв её губами и прикусив бархатистый сосок.
Сильно толкнув любовницу и, прижав к столу, навалился всем телом.
— Ааах, нейер! — вскрикнула Амелла, сдавив рукой бунтующую мужскую плоть — Хочу... не знаю!
Зато он знал! Знал, чего хочет эта засранка. Отлично знал.
Поэтому, резко отпустив девушку и высвободившись из её рук, раздвинул сливочные, стройные бедра, внутренние поверхности которых блестели от влаги.
Крепко сжав острые колени Амеллы, где — то подспудно боясь отказа, привычных фырчков и холода, быстро и глубоко вошел в перепуганное страстью, радостно принявшее его тело любовницы.
Она застонала, обхватив ногами его бедра и, выгнувшись радугой, позволила наполнить себя гарью и безумием. Потом же, вцепившись в края стола побелевшими пальцами, завыла зверем, исходя быстрыми, первыми судорогами, жаркими и почти больными, теперь уже принимая семя, жестокость, страсть и ненависть любовника всей своей сутью.
— Нейер Дангорт! — выкрикнула в потолок, вздрагивая и тяжело дыша.
— Дейрил, Амелла.
"Хрена тебе спелого, — подумала быстро приходящая в себя наложница быстро трезвеющей головой — Нетушки."
Больше ни о чем думать не хотелось отчего — то... Хотелось просто лежать вот так, раскинув руки, глядя в потолок, ощущая тяжесть тела любовника на себе, и в себе же — успокаивающуюся страсть...