Улица, по которой двигался экипаж, была широкой, довольно чистой и хорошо вымощенной. О последнем можно было судить по звуку колес — ровному и гулкому, без явных "тарахтящих" ноток, какие были б слышны при передвижении по дешевому или необихоженному покрытию.
Дома, стоящие по обоим краям дороги ровными, строгими рядами, напоминали конвоиров. Переливаясь в свете предвечернем, косились на приезжающих, проезжающих и проходящих мимо темными, а кое — где и светящимися "глазами" небольших окон. И не было доверия в этих "взглядах", и добродушия — не было.
По случаю "почти — ночи", народу на улице было мало. К тому же, ровно тогда, когда "торжественный кортеж" (*от автора: "торжественный", хи — хи!), уютно переваливаясь и тряся матерчатыми боками, подгреб к низенькому и тоже добротнокаменному зданию гостевого дома, вновь заморосил дождь, и у девицы Радонир резко пропало желание любоваться городскими красотами.
— Шевелись, — изрекла Нелли, поднимаясь — Давай, на выход!
Амелла, опершись о сидение, поднялась. С неудовольствием отметив, что шея и ноги всё же затекли, не упустила возможности пробурчать ответно:
— Не подгоняй, не запрягала! Сама попробуй, со стяжкой на руках — то, а?
— Тебе не руками ходить, — рявкнула охранница, грубо дергая за собой строптивицу — Ногами перебирай! Дура шелковая!
Как бы то ни было, коротко переругиваясь и бурча, вся честнАя гоп — компания добралась таки до комнаты, маленькой, теплой и уютной.
После быстрого купания в массивной, громоздкой, деревянной посудине последовал сытный ужин с обильными возлияниями.
"Возлияли", правда, только Рет, Крег и Нелли. Амелле же пришлось довольствоваться дурмяным сиропом, который мудрая охранница на сей раз развела водой почти вдвое.
— Хватит с тебя, — заявила бабища, подавая пленнице теплую кружку — Перепьешь, опять оболванишься как пьянь подзаборная. Что тогда Хозяин скажет?
— Скажет "малоумную привезли", — кивнул Рет, икая и смачно отрыгивая луком — Или скажет, что больная.
Девушка покрутила головой. Слегка ещё болели шея, плечи, да освобожденные руки ныли от стяжек, а так... ничего.
Сердце молчало, как молчит крупная рыба, выброшенная на берег и оглоушенная веслом.
Мыслей не было. Язык ворочался во рту подобно бревну, утонувшему давным давно, разбухшему и крепко накрепко вросшему в вонючее, илистое дно глубокого, темного озера.
Глаза высохли, а губы палил жар... Звуки рассыпАлись сухой, древесной крошкой, не желая проникать в слух и собираться в слова.
"Я оглохла и ослепла,
И все чувства растеряла,
На кого оставил, милый,
Позабыл, ушёл с другою..."
Амелла потрясла головой, несколько раз глубоко выдохнула и вдохнула, но простой мотивчик деревенской песенки влип в мысли, казалось, намертво. Влип, врос в кожу. В мозг. В сердце. Застрял там, стараясь заполнить собой явно наметившуюся уже там пустоту... дыру.
— Что вашему Хозяину с малоумия — то моего? — язык пленницы ожил раньше, чем тлеющие чувства, и теперь почувствовал себя здесь Властителем — Вон, ваша Нелли говорит, что он строптивых не любит. Ну так, моё малоумие на руку ему, разве нет?
Бандюги дружно переглянулись.
— Иди спать, — коротко отрубил Рет — Несешь околесицу. На рассвете повезем тебя, вот как там поговоришь ещё!
Как ни странно, громила оказался прав.
Молодое тело пленницы требовало пищи и сна. Не до размышлений и терзаний было ему теперь. Однако же, едва только голова Амеллы Радонир коснулась жесткого изголовья топчана, застеленного грубой тканью, на секунду очухавшийся разум подметил, что...
"Вот этого Карателя они, похоже, сами боятся! Даже и по имени его не зовут, а только "Каратель" или "Хозяин". А может, и нет имени у этой падали? Как бы ни было, а они сами дрожат, ровно листья под ветром. Поэтому тебе, Амелла, не стоит его бояться. Ты же не одна из них... Вот так."
Сон был тугим, как кулак и тяжелым, как каменная плита. Но длиться ему не пришлось долго. Или Амелле так... показалось?
— Вставай, девка! — шлепнула по худенькому плечу чья — то ладонь, прогоняя дрему — Утро уже. Везет тебе, как пьянице в праздник! Поедем сейчас. Ждёт!
— Кто? — сонными губами прошептала девушка, даже и не думая подниматься.
Но Нелли уже тормошила ее изо всех сил:
— Хозяин ждет. "Везите, — сказал — Посмотрю". И, если приглянешься ему, согласен он. Согласен!
Девица Радонир недовольно поморщилась, чувствуя что сон уже и не плита, и не кулак, а просто мотылёк, упорхнувший прочь.
Согласен. Да ей что с того?
Она — то ведь... Не согласна. НЕ СОГЛАСНА! Прежде погаснет Остар, чем она согласится. Понятно, что пока нет здесь места ни желаниям её, ни ей самой, но иногда всё может поменяться... стремительно быстро.
...Радостная Нелли суетилась вокруг, даже лицом посветлела и щеками побагровела от натуги услужить Обожаемому Хозяину. Амелла же, несколько минут посидев на топчане, вдруг легко соскочила с него.
— Да, — ответила ровно и холодно, быстро приводя себя в порядок — Поехали. Чем скорее, тем лучше.
Нелли обернулась и, зажав в руке щетку для волос, прищурилась.
В голосе пленницы промелькнули нехорошие, странные, металлические нотки...
______________________________________
*Смердак — простолюдин
*Нейер — обращение к знати
Глава 3
Ещё только утро слегка обожгло острые шпили башенок Дангорта, ещё только продравший глаза Остар, перемешавшись с ночным дождём, полился по скатам крыш и стенам домов, а повозка со странниками уже подъезжала туда, где им было назначено.
— Никак на крылах несли птицы небесные вашу раздолбайку, — проворчала девица Радонир, чувствуя холод внутри и какую — то странную, легкую растерянность — Быстро доехали! Не то что птицы, а может, и ваш Хозяин кусал вас за задницы? Аж трясло так, как ещё колеса не отлетели...
— Заткни пасть, — ровно ответила Нелли, внимательно глядя на плывущее мимо каменное ограждение — Ума в тебе с ложку, я вижу. Тяжело придется. Язык твой до пупа отвис, без толку болтается, вот Каратель и подрежет его! Хотя, мне — то что? Лишь бы он взял тебя! А там пусть как хочет.
На это вполне дружеское увещевание Амелла ответила фырчком и обиженным молчанием.
Проехав ещё немного, повозка, пару раз дернувшись, резко остановилась у ворот в поместье, темных, кованых и почти глухих. Надрывно лязгнув, полотна разъехались в стороны, пропуская экипаж внутрь двора, продрогшего ледяной росой и неприветливого. Чужого. Совсем чужого.