Простившись, маркиза уехала в Версаль, где все уже терялись в догадках, не понимая, по какой причине король мог так долго задержаться в каком‑то маленьком уединенном дворце.
Рана Марселя совсем затянулась и почти не беспокоила. Король радовался этому и подолгу не отпускал Марселя от себя, находя удовольствие в долгих беседах с сыном. Кротость Марселя и одновременно благородное достоинство, мужественные‚ красивые черты лица, высокий рост, гордая поступь, а более всего – твердость убеждений‚ производили на короля огромное впечатление.
Но еще более глубокое впечатление все эти совершенно неожиданные события произвели на самого Марселя.
Как могло прийти ему в голову, кто его отец? Он ведь знал только собственную несчастную мать, сведенную в раннюю могилу кознями и происками ее коварного брата. Мог ли он надеяться, что когда‑нибудь эта тайна откроется ему?
И вот она открылась. Его отец – сам король!
Марсель был так потрясен этим невероятным поворотом своей судьбы, что провел памятную ночь, не сомкнув глаз. А последующие дни, наполненные беседами и прогулками в полном уединении, без назойливых свидетелей и придворных соглядатаев, на тихих аллеях парка и живописных лесных полянках, поселили в душе Марселя ясное и непривычное спокойствие. Временами же он испытывал истинное блаженство.
Из слуг при короле оставался только Бине. Этот любопытный и пронырливый лакей наблюдал за всем исподтишка, подмечая каждую мелочь и не упуская ничего. Он внутренне ликовал от того, что первым узнал ошеломляющую новость и заранее предвкушал, какой фурор произведет она при дворе.
Марсель, часами беседуя с королем, тем не менее ни разу не обмолвился и словечком о своем коварном враге. План отмщения герцогу оставался его тайной. Он не хотел как сын обращаться за помощью ко всесильному отцу. Он хотел сам справиться с этой опаснейшей задачей, добиться цели, которую поставил перед собой, – отомстить подлому врагу за все унижения, оскорбления и преследования. В этом Марсель был тверд и непоколебим.
– Меня привело сюда воспоминание о твоей незабвенной матери, – сказал как‑то Людовик. – Я не хочу сейчас расспрашивать о тех тяжелых испытаниях, которые выпали на твою долю. Я не хочу омрачать эти первые дни нашего долгожданного свидания мрачными воспоминаниями. У нас еще будет время поговорить обо всем. А сейчас расскажи мне, Марсель, только то, что ты знаешь и помнишь о своей матери.
– К сожалению, ваше величество, мой рассказ будет краток, – грустно проговорил Марсель. – Прошлое представляется мне сном. Отчетливо я помню только то, что ребенком играл во дворце, что моя мать часами просиживала в уединенной жасминной беседке и часто плакала.
Король задумчиво промолвил:
– Она плакала… Я понимаю, ей так тяжко было на белом свете без всякой защиты…
– Потом наступили годы, – продолжал Марсель, – которые я провел в монастыре, где меня воспитывали уважаемые, но чужие люди. Мать я редко видел, и только много позже узнал ее настоящее имя. Меня ведь назвали Марсель Сорбон по имени родового дворца… А потом были долгие годы военной службы и такая же долгая разлука с матерью. Но она ждала меня, забывая собственные страдания. И мне только однажды удалось повидать ее. Судьба бросала меня в разные передряги, ваше величество, пока я не оказался здесь, чтобы испытать неожиданное и великое счастье!
– Которое ты заслужил всей своей жизнью, сын мой, – растроганно промолвил король.
А Марсель с некоторой печалью заключил:
– Но дух моей матери всегда был рядом со мной. Воспоминание о ней ни на мгновение не покидало моего сердца.
– Пойдем, посетим то место, Марсель, где она любила сидеть, – предложил король. – Оно дорого и для меня.
По аллее погрузившегося в сумерки сада они не спеша вышли к берегу пруда.
– Завтра мы поедем в Версаль, – проговорил король. – И ты будешь гостем у меня. Разумеется, ты по–прежнему, если захочешь, можешь жить у себя во дворце.
– Дворец Роган и часть сумм, которые я считаю своими, я намерен оставить себе. Всеми остальными богатствами я распоряжусь иначе, получив на это ваше разрешение.
– А кому ты обязан своим состоянием, если, конечно, это не секрет? – поинтересовался король.
– Завещанию одного несчастного грека, – с грустью проговорил Марсель. – Когда несколько лет назад я был брошен в Бастилию, в соседней камере сидел старый грек. Вырвавшись из Бастилии и претерпев разные невзгоды, я попал в лапы разбойников, где, к своему удивлению, встретил старого грека, который вновь подтвердил мои права на клад. Звали его Абу Коронос. Он лишился своей единственной дочери и, ожидая скорой и неминуемой смерти, решил довериться мне. Чтобы уберечь свои сокровища, он спрятал их… Так я стал его наследником.
Король с любопытством спросил:
– Значит, тебе удалось достать этот необычный клад?
– Да, ваше величество, – подтвердил Марсель. – После множества трудов, хлопот и опасностей‚ сокровища старого грека оказались в моих руках.
Послышался легкий шорох. Король обернулся, всмотрелся и неуверенно предположил:
– Кажется, идет твой слуга…
– Да, ваше величество, – сказал Марсель, издалека узнав негра. – Видимо, Гассан хочет мне что‑то сообщить.
– Разве ты снова принял его к себе на службу? – с некоторым удивлением спросил король.
– Он дурно поступил, ваше величество, но раскаялся, и я простил его, – пояснил Марсель. – А сейчас позвольте узнать у Гассана, что ему надо.
Король благосклонно кивнул.
Негр, приблизившись, опустился на колени у края дороги и, поклонившись, застыл в ожидании приказания.
– Говори, Гассан, – велел Марсель. – В чем дело?
– Там, в жасминной беседке, господин, сидит привидение, – дрогнувшим голосом проговорил Гассан и добавил: – Белый дух…
– Что за чепуха! – рассердился Марсель. – Мало ли что тебе почудилось!
Но Гассан упрямо повторил:
– Какая‑то женщина, господин, вся белая…
Марсель внезапно подумал, что утверждение Гассана, неправдоподобное на первый взгляд, может оказаться правдой. Вполне вероятно, что таинственная подопечная старухи–кастелянши снова могла ускользнуть из‑под ее надзора и пробраться в беседку. И если это так, то тайна, которую он обещал хранить, откроется сама собой. Пытаясь избежать этого, Марсель хотел было предложить свернуть в другую аллею, но король, указав рукой на противоположный берег пруда, проговорил:
– Надо посмотреть, кто там в беседке. Если, конечно, твоему негру и в самом деле не просто что‑то почудилось.
Марсель вынужден был подчиниться воле короля.
Луна заливала светом извилистую тропинку, ведущую по берегу к беседке, так густо заросшей кустами жасмина, что вход в нее был почти незаметен.
Вся эта часть сада выглядела очень живописно. В некотором отдалении от берега высились громадные деревья, уносившие свои кроны, казалось, к самому небу. Между гигантскими стволами стоял непроницаемый мрак, который не могло рассеять слабое сияние лунного света, таявшее в густой листве. Старинный пруд, чье волнующееся серебристое зеркало было обсажено по берегу гибкими кустами ивы, колеблющимися под слабыми порывами ветерка, представлял фантастическое зрелище, – невольно чудилось, что вот–вот появятся грациозные русалки.
Король с Марселем приблизились к беседке. Отведя низко нависшую ветку, Марсель пропустил короля вперед.
Гассан, шедший позади, бормотал в страхе, что привидение наверняка еще здесь.
На обросшей мхом каменной скамейке сидела поникшая белая фигура. Усталость сморила ее. Вуаль сползла с лица и покачивалась, зацепившись за веточку. Светлый луч луны падал на незнакомку, почти распростертую на каменной скамье. Лицо у женщины было смертельно бледным, а веки сомкнулись, казалось, навеки.
Король удивленно взглянул в бледное, прекрасное, хотя и искаженное горем лицо – и вздрогнул. Ему показалось, что он в самом деле видит пришельца из мира духов. Это бледное лицо, эти тонкие черты принадлежали той, которую он когда‑то так горячо любил. Погруженная в забытье, перед ним на скамейке полулежала Серафи!