Серафи осталась стоять, сложив руки на груди.
Послышались шаги, приближавшиеся к двери, и вот она распахнулась. Марсель остановился, пропуская короля. Серафи хотела было шагнуть навстречу, но силы оставили ее, и она медленно опустилась в кресло. Это была потрясающая минута.
Адриенна отвернулась, чтобы скрыть хлынувшие слезы. Марсель тоже украдкой вытер глаза.
Король быстрыми шагами подошел к поникшей, словно сломанный цветок, женщине и протянул ей обе руки. Чрезвычайно взволнованный, он в первое мгновение никак не мог найти слов.
– Моя дорогая Серафи! – наконец с нежностью проговорил он. – Вы обязательно выздоровеете! Вы не покинете нас!
– Благодарю вас, ваше величество, что вы нашли время навестить меня, – прошептала она в ответ. – Пора борьбы и горя уже пережита, и душа просит покоя… Но я счастлива в эти последние минуты, зная, что мой сын при вашей особе, ваше величество…
– Я очень люблю нашего сына, – ласково улыбаясь, проговорил король. – Он благородный и мужественный человек, сумевший преодолеть все препятствия и достигший нынешнего, значительного, положения в обществе собственными силами. Он достоин любви и уважения!
– Искренне благодарю вас, ваше величество, за эти прекрасные слова, – растроганно сказала Серафи, устремив на короля взгляд, полный благодарности и затаенной нежности.
Король же, печально нахмурив брови, проговорил голосом, в котором звучало искреннее раскаяние:
– Я причинил вам много горя, Серафи, сам того не ведая. И теперь мне остается только сожалеть об этом…
Людовик сделал знак Марселю, и тот опустился на колени у постели матери. Она, собрав последние силы, возложила руки ему на голову, призывая на него небесное благословение.
– Простите! – прошептала она. – Вспоминайте обо мне… с любовью… Наступит срок, и мы снова встретимся… Там…
Таковы были последние слова этой великой мученицы, бедной Серафи Каванак. Неземной свет окрасил ее бледные черты. Пора страданий и мук миновала. Серафи обрела вечный покой.
Глубокое, торжественное молчание воцарилось в комнате, словно в храме. Король беззвучно молился, подняв глаза к небу. Адриенна и Марсель стояли на коленях у постели. Наконец, пересилив себя, Адриенна поднялась и, поклонившись королю, сообщила ему последнюю волю покойной.
– Это снова подтверждает нам всем, как она дорожила воспоминаниями о прошлом, – с горечью и радостью одновременно проговорил король. – Она хочет упокоиться близ Сорбонского дворца, там, где прошла ее молодость, где она баюкала тебя, Марсель. Я поручаю тебе перевезти тело в Сорбон и немедленно прикажу возвести над местом ее последнего пристанища ажурный купол. И обязательно буду присутствовать на погребении.
Король подошел к ложу, простился с Серафи последним долгим взглядом и, постояв минуту со склоненной головой, вышел из комнаты.
Приехав в Версаль, Людовик заперся у себя в покоях и несколько дней оставался в одиночестве, не принимая никакого участия в придворных делах и заботах.
Между тем во дворце Сорбон уже все было подготовлено для последнего прощания. На стенах и башнях развевались траурные флаги, ворота были обиты черным сукном, дорога усыпана цветами.
И вот наступил тот скорбный час, когда саркофаг с телом Серафи был доставлен во дворец и после панихиды в присутствии короля, парижского архиепископа и многочисленной свиты короля был опущен в склеп.
XXXI. КАРА НЕБЕСНАЯ
Когда Бофор, убежденный, что у него не осталось никакой надежды отвратить постигшую его немилость короля, быстро направлялся к выходу из версальских садов, он встретил неожиданно попавшегося ему навстречу королевского камергера маркиза д'Ормессона – единственного из всех прежних сторонников, оставшегося верным ему.
– Я уезжаю из Версаля, маркиз, – мрачно проговорил Бофор. – Между мною и королем произошла серьезная сцена, и некоторое время я не буду являться ко двору.
Д'Ормессон подобострастно поклонился, заверив:
– Если я каким‑либо образом должен доказать вашей светлости свою преданность, то я готов!
Бофор кивнул, угрюмо бросив:
– Посмотрим. То, что случилось, не может продолжаться долго. Я так просто не сдамся!
Камергер снова поклонился, с готовностью подтвердив:
– Вы во всем можете полагаться на меня, ваша светлость!
– Я принимаю ваше обещание, маркиз, – ответил Бофор. – И вы не пожалеете, что сохранили мне преданность… А сейчас ступайте во дворец. Посторонним незачем видеть нас вместе и знать о нашем разговоре. Если вы мне понадобитесь, я дам знать.
Камергер поклонился герцогу и последовал его совету, а Бофор, больше нигде не задерживаясь, отправился в свои версальские апартаменты, чтобы спокойно и обстоятельно обдумать, как повести дело дальше.
К утру бессонной ночи решение созрело. Последние слова разговора короля с Марселем, подслушанного в аллее, послужили отправной точкой при составлении плана, который вызвал на лице Бофора сатанинскую ухмылку злобного удовлетворения.
Итак, задача была прежней – избавиться от ненавистного врага. Для этого прежде всего надо ослабить его влияние на короля, и затем постепенно подняться на прежнюю высоту.
Он велел послать за маркизом д'Ормессоном. И когда тот явился, Бофор прямо и без обиняков сказал:
– Я напоминаю вам, маркиз, ваше обещание и предоставляю вам возможность оказать мне услугу.
Камергер поклонился и коротко произнес:
– Вам остается только приказать.
– Дело совершенно простое и безопасное, – заверил Бофор. – Я вспомнил, что вы сами вписываете нужные слова в предписания об аресте лиц, которые при таинственных обстоятельствах выходят из кабинета короля.
– Да, это поручено мне, – подтвердил камергер. – Однако в последнее время таких предписаний не делалось.
– Это неважно! – воскликнул Бофор. – Вы ведь по–прежнему имеете право отдать коменданту Бастилии такое распоряжение?
– Разумеется! – подтвердил маркиз и поинтересовался: – Чье имя вы хотели бы вписать?
Бофор внимательно посмотрел на него и уточнил:
– На бланках предписаний стоит подпись короля, и вам остается только вписать то или иное имя?
– Да, это так, ваша светлость.
Герцог помолчал, напряженно размышляя и взвешивая все «за» и «против», и наконец отчетливо проговорил:
– Так впишите вот что. Коменданту предписывается задержать в крепости первого, кто сам в один из ближайших дней явится в Бастилию, не обращая внимания на то, сколь высокое положение он занимает в государстве.
– Не обращая внимания на имя и титул. Я правильно понял, ваша светлость?
Бофор кивнул и предупредил:
– Это предписание надо отправить немедленно. В крайнем случае – завтра, маркиз. А дальнейшее предоставьте мне.
– Ваша светлость! – вдруг с некоторым сомнением проговорил камергер. – Дело несколько необычное. И если все откроется, могут быть неприятности.
Бофор с удивлением взглянул на него и спросил:
– Почему? Потому что король не поручал вам выдать такое предписание? Будьте спокойны, уж об этом я сам позабочусь. Подобное случалось, по крайней мере, сотню раз, когда надо было избавиться от надоевшей персоны без шума. Отдается приказание, человек исчезает, и концы в воду.
Камергер не стал спорить и учтиво поклонился. Герцог благосклонно протянул ему руку и сказал:
– Ну что ж, не станем медлить. Ступайте, маркиз, я рассчитываю на вас.
Д'Ормессон, в отличие от многих, все еще надеялся, что рано или поздно положение герцога восстановится и он приобретет прежнюю почти безраздельную власть. И тогда герцог наверняка сполна уплатит за важные услуги и преданность.
Выпроводив камергера, Бофор тут же отправился в свой дворец. Сатанинская улыбка по–прежнему играла на его лице – хитроумный план близится к завершению. Остается подождать всего несколько дней и – победа!
Тем временем камергер д'Ормессон, вернувшись в королевский дворец, заполнил пробелы в бланке предписания об аресте, следуя указаниям герцога, и отослал его с курьером в Бастилию, нисколько не опасаясь вызвать удивление коменданта, – подобные приказания не были в диковинку, так как эта процедура была в ходу уже при Людовике XIV и в Бастилии постоянно томилось несколько таинственных узников, имена которых даже не заносились в список.