В безмолвном ужасе смотрела Серафи широко раскрытыми глазами на своего брата, на это чудовище в образе человека. С ее дрожащих губ сорвался крик ужаса:
– Марсель в Бастилии? О, Боже! Он погиб… – Она закрыла лицо руками и зарыдала.
– И зачем только тебе этот выродок? – продолжал издеваться герцог над своей беззащитной жертвой. – Неужели для того, чтобы он постоянно напоминал тебе о твоем былом позоре? Или, быть может, тебе нужен наследник?.. Так знай же, что я – твой единственный наследник. После твоей смерти все твое состояние перейдет ко мне.
– О, я давно знаю, что алчность – главная черта твоего характера. Чтобы овладеть моей частью наследства Бофоров, ты жаждешь моей смерти… И ты – мой брат! Какая жестокая насмешка судьбы!
– Не забывай о том позоре, каким ты покрыла наше славное имя! Ты все еще не знаешь, из‑за чего я держу тебя взаперти в этом отдаленном дворце? Изволь, я прямо скажу тебе причину. Я желаю, чтобы весь мир забыл не только о твоем позоре, но даже о тебе самой.
– Если я действительно согрешила, то отправь меня в монастырь. Там я буду замаливать свои грехи. Богу я всегда готова принести искреннее покаяние во всех моих прегрешениях. Но ты не имеешь ни малейшего права подвергать меня этому ужасному заточению.
Герцог захохотал.
– Я имею право делать решительно все, что только захочу, – высокомерно сказал он. – Понимаешь ли ты это, глупая женщина? И сюда‑то я пришел лишь затем, чтобы приказать тебе раз и навсегда забыть этого Марселя как единственного свидетеля твоего непростительного падения. Через три дня я приду посмотреть, как ты исполняешь мои приказания. И Боже тебя упаси раздражать меня твоим глупым упрямством – оно окончательно погубит тебя и твоего выродка.
После этих слов герцог покинул комнату своей сестры, не забыв тщательно запереть за собой дверь.
Серафи обмерла. Ей казалось, что теперь все потеряно, все погибло.
Но неожиданно для себя самой она вдруг приняла бесповоротное решение. Она отняла руки от своего бледного прекрасного лица. Слезы в ее больших выразительных глазах высохли, а на лице вместо отчаяния и горя появилось выражение решимости и мужества.
Бегство из этого постылого дворца – вот единственный путь к спасению! Эта мысль воодушевила ее до такой степени, что она готова была немедленно привести ее в исполнение. Надо бежать и бежать тотчас же, не теряя ни минуты! Смерть в случае неудачи не страшила ее. Это был бы только желанный конец ее мучениям. Ничто более не привязывало ее к жизни, которая представлялась ей безбрежным океаном невыносимых страданий, тяжких разочарований и безысходного горя.
Если же Господь пошлет удачу и бегство удастся, тогда она пойдет на все – лишь бы спасти Марселя. А потом… потом они оба, свободные, уедут куда‑нибудь далеко и поселятся в какой‑нибудь глуши, в уединении…
Бежать можно было только через окно. Сломать массивную, запертую на ключ дверь ей было не по силам. С этими мыслями она открыла окно. Глубокая ночная тьма окутала и дворец, и окружавший его парк. Все спало вокруг. Серафи посмотрела вниз, прикинула расстояние до земли. Окно было слишком высоко. Выпрыгнуть из него – верная смерть. Что же делать?..
Вдруг глаза ее остановились на небольшом каменном балконе, который находился прямо под ее окном. Если бы только удалось добраться до этого балкона, тогда бы она в нижних этажах дворца сумела отыскать выход…
Однако и до балкона было слишком далеко. Спрыгнуть туда Серафи не решалась.
И вот новая счастливая мысль блеснула в ее голове. Она отрезала от сонетки длинный и очень крепкий шелковый шнур, переплетенный конским волосом, покрепче привязала его за выступ на подоконнике и приступила к исполнению своего плана.
Когда в первое мгновение Серафи ощутила себя висящей на тонком шнуре между небом и землей, у нее закружилась голова. Однако мужество не покинуло ее и в эту опасную минуту. Перебирая руками шнур, а ногами скользя по стене, она продолжала спуск. К счастью, шнур выдержал, не порвался, однако оказался коротковат. Серафи пришлось‑таки прыгнуть на площадку балкона. Но и эта часть ее предприятия окончилась благополучно.
Оказавшись на балконе, госпожа де Каванак поблагодарила Бога за удачное начало своего рискованного дела. Затем она подошла к стеклянным дверям, ведущим с балкона в соседние с ним комнаты. Открыв дверь, она вошла в большой зал, слегка освещенный лунным светом. Пройдя через этот зал и целую анфиладу комнат, беглянка очутилась в коридоре. Прислуга, вероятно, уже спала. Тишина, царившая в этой части дворца, не нарушалась ни единым шорохом.
Ощупывая рукой стены, Серафи де Каванак медленно продвигалась вперед – она искала выход из темного коридора. Наконец она попала в другой, более широкий коридор со множеством окон. Проникавший сюда свет луны дал ей возможность ускорить шаги. Оказавшись на террасе, Серафи бросилась было к широкой и высокой двери, но, увы, дверь оказалась заперта.
С минуту Серафи простояла в задумчивости. Приходилось искать другой выход из дворца. Поспешно покинув галерею, она вскоре наткнулась на лестницу и по ней спустилась в проход, соединявший улицу с парком и двором дворца. Увы, ворота, ведущие на улицу, тоже оказались запертыми. Ее попытки открыть их закончились тем, что от лязга дверных створок проснулись привратники.
Серафи с ужасом услышала приближающиеся шаги и громкие голоса. Она бросилась что было сил по проходу во двор дворца, а затем в парк. И едва она успела укрыться за ближайшими деревьями, как увидела слуг с фонарем. Они осмотрели и ворота, и двор и, удостоверившись, что все в порядке, отправились обратно.
Убедившись, что опасность миновала, беглянка решила поискать выход через парк. И вскоре она нашла садовые ворота и калитку. Но все было заперто. Вероятно, слуги получили строгие указания от герцога, и все выходы и входы либо тщательно охранялись, либо запирались на замок.
Серафи начало овладевать отчаяние – неужели все рухнет?.. Но тут она заметила домик садовника, расположенный в ограде таким образом, что одной своей стороной он выходил на улицу, а другой в парк. Не колеблясь ни минуты, она направилась к домику. И судьба, наконец, улыбнулась ей. Безо всякого труда она открыла дверь в домик. Очутившись внутри, она смело направилась к другой двери, отодвинула засов и очутилась на улице.
А между тем уже начинало светать. Садовник проснулся и увидел, что какая‑то темная фигура выскользнула из его домика на улицу. Он вскочил с кровати и бросился было вслед за ней, но – поздно. Женщина в черном быстро удалялась и через минуту скрылась за поворотом улицы. Пока садовник оделся и добежал до перекрестка, женщины и след простыл.
VI. ЗАКЛЮЧЕННЫЕ В БАСТИЛИИ
Когда тюремный надзиратель на утреннем обходе заглянул в камеры грека и Марселя, то камни к этому времени уложены были на прежнее место, а отверстия в стене прикрыты постелями. Никогда еще за время существования Бастилии не было случая, чтобы кому‑нибудь из узников удалось проделать брешь в ее крепких и толстых каменных стенах. Поседевшему на службе в Бастилии тюремщику и в голову не приходила мысль о такой возможности. Как всегда, он принес узникам положенные порции еды и питья и унес с собой деревянные миски, что стояли в камерах со вчерашнего дня.
Поскольку днем по коридорам беспрестанно расхаживали надзиратели и солдаты, Марсель и грек, не желая рисковать, условились спать днем, а разговаривать по ночам.
Подкрепив силы едой и свежей водой, Марсель прилег отдохнуть. После волнений последней ночи он заснул столь крепко, что проснулся лишь поздно вечером, когда к нему с вечерним обходом пришел надзиратель. Окинув камеру рассеянным взглядом, тюремщик удалился и запер дверь.
Вскоре до заключенных донесся глухой шум, означавший смену часовых. Затем все стихло. Теперь целая ночь была в распоряжении узников.
Грек постучал в стену, Марсель ответил ему таким же стуком, и они, каждый со своей стороны, начали разбирать камни. Спустя несколько минут несчастные старик и юноша уже могли вполголоса беседовать.