— Владислава, — ухмыльнулся княжич. — Посмотрим, что за пташка.
Мысли о будущей невесте завладели Мирославом, и теперь любопытство превышало все неудобства, которые ему предстояло пережить.
«Не терпится взглянуть на неё. Интересно, девственна она?»
Как повелось в ближних княжествах, если дева чиста, должна быть укрыта белым полотном, а на голове венок из кувшинок, олицетворяющий символ невинности.
Не то чтобы это Мирославу было важно, так, для утехи только. Хотя, наслышан он, всякого. Случалось, если нет детей, то девка вольна делить постель с другим, чтобы потомство было. Муж не препятствовал, принимал новорожденного и растил как своего собственного.
Не понимал Мирослав отца. Зачем вся эта суматоха с женитьбой? Обязательно клятвы перед богами, обязательно ритуал, обязательно нерушимые узы. Зачем вот так сразу да под венец её? Можно обойтись и без торжества. Брал Мирослав не каждую, любил гордых и строптивых, которых безумно желал сломить и покорить. Таких, как Веденея… А соблазнить девку деревенскую — усилий не требуется.
Владислава и без венца будет жить в княжьем тереме, никуда не денется. Так нет же! Отец не успокоился на том. Чтобы всё честь по честь, мол, и так пора сыну усмириться. И Мирослав догадывался, что не без участия брата князь Святослав волю свою такую изъявил.
А Дарён, на десять зим старше Мирослава, и женился прошлой осенью только на дочке вождя Избора, который княжит в крепости Вяжер. Городище большое, прославленное корабельным плотничеством, мехами, тканями, кожей да коврами. Добро шло по реке Сегенее к стенам Кавии. Его же невеста Любомила поди не из дремучего леса, как Владислава, у которой из богатства коса только и есть.
Как княжич не сетовал, виноват сам. Дарён прав. Дочку проклятой ведуньи он получил на гуляниях осеннего равноденствия, не оттолкнул, взял. Вот и расплачивайся теперь.
Встречая по пути сонную челядь, поднялся на второй ярус терема, пошёл по узкому переходу, направляясь в горницу, где утром собрались родичи. Но тут из дверей выплыла Дана. И сами собой губы Мирослава растянулись в ухмылке. Прикрыв плотно двери и, ровно не замечая никого, холопка влетела прямо в его объятия.
— Ой, — пискнула она.
Мирослав стиснул в кольце рук пышнотелую девицу, заглянул в карие глаза.
— Как неосторожно, — мягко поругал он холопку.
После долгой и удручающей ночи в бане это встреча была настоящим подарком.
— Пусти, — промурлыкала девка, румянясь, но сама не шибко пыталась вырваться.
— А если не пущу, что тогда?
— Закричу, — пригрозила она, стреляя карими глазками.
Вздёрнутый носик и глаза, как у лисы, хитрые, а волосы курчавые, непокорные, обрамляли весьма миловидное круглое личико.
— Жёнушка спуску не даст, найдёт управу, — болтнула девка и тут же осеклась.
С лица Мирослав улыбка сошла. Крепко сжав, и, наверное, больно, мягкое место чуть ниже талии, приподнял. Дана, не выказав и доли смущения, размякла и, осмелев, завела руки за шею княжича, прикрыла глаза. Мирослав, обжёг дыханием её щёку, прильнул губами к шее. Холопка задрожала.
Он склонился к самому уху её, спросил:
— Ну, чего не кричишь?
Дана приоткрыла светлые ресницы. Мирослав улыбался ей.
— Беги, — опустил он её на пол, разомкнув руки.
Девица недоумённо хлопнула глазами, а затем поджала дрожащие губы, развернулась и припустила по длинному переходу.
Мирослав пихнул тяжёлые широкие двери, вошёл в залитую светом горницу и, только ступил на порог, сразу же столкнулся с суровым взглядом князя Святослава. Он сидел не один, а в кругу приближенных бояр и Дарёна, который прожигал глазами младшего. Мирослав готов был побиться об заклад — Дарён догадался, что произошло за дверью.
Матушки не было, да и княжны Дарёна Любомилы, той самой наследницы Вяжера.
Пройдя по пёстрому ковру, Мирослав поднялся на ступеньку, где на площадке простирался длинный стол, выстеленный белой скатертью. Подхватил корчик и зачерпнул сбитня, глотнул питья, в нос ударил пряный душок, смесь гвоздики с корицей.
— Не умаялся в бане? — подтрунил Дарён.
— Нет, — буркнул Мирослав небрежно, буравя взглядом брата, допил остатки сбитня. Никак старший так рассерчал из-за отшельницы, что теперь только и знает, поддеть как.
— Совсем ты его разбаловал, отец, — посмеялся княжич.