— Сейчас я уйду, cherie. Спрячься, как только я покину комнату, — она поцеловала Ноэль в мягкий подбородок с ямочкой. — Bonsoir, enfant (Доброго вечера, дитя).
— Bonsoir, mama (доброго вечера, мама), — Ноэль закрыла за Дейзи дверь и забралась на кровать, которую делили они с матерью и натянула покрывало до подбородка. Девочка заснула почти сразу.
Всего несколько часов спустя Дейзи стремительно неслась по улицам назад к своему жилищу. Ночью сильно похолодало, и сырой ветер злобно срывал с женщины плащ. Дейзи завернула за последний угол и бросилась к дому, бряцая ключом в оцепеневших пальцах. Неуклюже нащупав замок, она наконец открыла его, для того лишь, чтобы впустить в дверь порыв ледяного ветра. Дейзи в отчаянии хлопнула дверью, лишь слегка придержав ее, чтобы не разбудить бдительную хозяйку. Задыхаясь, она взобралась по лестнице, ее ноги бесшумно ступали по деревянным половицам.
Дейзи влетела в гостиную, и, не сняв плаща, начала скидывать то немногое имущество, которое она еще не успела заложить вместе с вещами ее девочки, в большой чемодан и шляпную картонку, украшенную симпатичными сценами из Ридженс Парк.
Только после этого женщина через комнату прошла к ребенку, мирно свернувшемуся на своей узкой кроватке. Девочка дышала глубоко и ровно.
— Ноэль, проснись, — Дейзи мягко потрясла малышку и прошептала: — Проснись, дорогая.
Веки Ноэль тяжело приподнялись, затем закрылись и открылись снова.
— Тебе нужно встать и быстро одеться, — Дейзи стянула с ребенка покрывало и начала натягивать на девочку одежду. — Надень это. Тебе придется одеться потеплее, детка. На улице ужасно холодно.
— Что случилось, мама? Куда мы идем? — чистый голосок Ноэль прорезал тишину комнаты.
— Тсс! Сейчас не время объяснять. Поспеши. Мы должны уходить очень, очень тихо, — Дейзи засунула сонную девчушку в ее одежду, втиснула ей в руки картонку, и тихо повела ее вниз по лестнице и на улицу, в ненастную ночь. Сама она несла тяжелый чемодан.
Ноэль без слов следовала за матерью, держась за ее плащ. Поклажа тяжело стучала о тонкие ножки девочки. Когда картонку подхватывал ледяной ветер, она ударялась о Ноэль. Шелковые веревки врезались глубоко в пальцы девочки.
Иногда она спотыкалась. Один раз поскользнулась на заледеневшей луже и больно приземлилась на бедро. Но девочка не протестовала. Страх на лице матери подталкивал малышку вперед.
Они скользили через вымощенные улицы и узкие темные закоулки, через замороженные аллеи и зловонные многоквартирные дома. Холод пронизывал одежонку Ноэль, пока она не начала отчаянно дрожать. Девочка начала тихонько всхлипывать, но по-прежнему не протестовала.
Наконец они добрались до реки, которую пересекал громоздкий каменный мост. Чернильная черная вода неприветливо тянулась по обе его стороны. Ноэль последовала за матерью на мост, затем, внезапно, Дейзи остановилась и принялась вглядываться в окружающее пространство. Она казалась смущенной, заблудившейся.
— Это река, мама, — нерешительно напомнила Ноэль.
— Река? — глаза Дейзи были отсутствующими, они пугали Ноэль гораздо сильнее, чем холод. Женщина тихо стояла, неестественно спокойная.
Ноэль огляделась. Четыре квадратные ниши были расположены по обеим сторонам моста. В одной из них съежилась древняя старуха, в другой спали два оборванца. Ноэль подвела Дейзи к одной из свободных ниш и, легонько толкнув, прислонила к холодной каменной стене, которая могла стать хоть каким-то прикрытием от укусов ветра. Сама девочка съежилась рядом с матерью.
— Мама, что случилось?
Дейзи безучастно посмотрела на дочь.
— Расскажи мне, что случилось, — умоляла Ноэль.
Тень поднялась в глазах Дейзи. Ее заменил ужас, такой неистовый, что Ноэль отпрянула.
— Ньюгейт!
Название печально известной долговой тюрьмы повисло между ними, как смертный приговор.
— Они идут за мной. Как раз этим утром они придут за мной, чтобы забрать меня в Ньюгейт. Караульный на Ойстер-Лэйн — мой друг. Он подслушал разговор двух мужчин. Я должна быть арестована за долги.
Дейзи прижала Ноэль к себе и начала горько плакать.
— Мы никогда не сможем вернуться, — сказала она, всхлипывая.
На следующий день они нашли сырое жилье в тусклом переполненном многоквартирном доме. Закладывая некоторые вещи, которые остались у Дейзи, они могли покупать себе еду и платить ренту за квартиру в последующие за этим месяцы. Найти работу оказалось невозможно для Дейзи.
Она боялась обращаться в какие-либо театры из-за шанса быть узнанной. Никакого другого опыта у женщины не было, а внешность ее была настолько изящной, что ни на какую более тяжелую работу ее не брали.
Постепенно Дейзи начала терять интерес к собственной жизни, заботясь только о дочери. Если раньше она была любящей, но порой беззаботной мамашей, теперь она постоянно думала о том, что делала и говорила Ноэль. Дейзи надоедливо заводила одну и ту же волынку, следя, чтобы речь и походка дочери были правильными, чтобы она вела себя как леди. Опасаясь того, что Ноэль может перенять скрипучий акцент улиц, Дейзи запрещала девочке играть с кем-нибудь из толпы оборванных ребятишек, которые наводняли до краев переполненные дома.
Это были оборванцы с пустыми глазами, многие из которых имели вздутые животы и гноящиеся язвы на телах. В Ноэль, которая выглядела и говорила совсем не так, как они сами, они нашли мишень для своих насмешек. Они называли ее «Ваше высочество», кланяясь, когда она проходила мимо, и высовывали свои костлявые ноги, чтобы заставить ее растянуться головой вперед на скользких улицах. Они высмеивали ее речь и оскорбляли непристойностями.
Ноэль бежала к матери, но Дейзи, казалось, даже не могла понять, что происходит. Ноэль была парией, вытащенной из своей среды и неспособной защитить себя. Беспомощность была чем-то, что хорошо чувствовали другие. Заметив это качество в девочке, дети только усилили свои нападки. Они подкарауливали Ноэль на улице, забрасывая ее грязью из сточных канав.
Наконец, когда мальчишки, сбившись в группу, повалили ее на землю и начали мочиться на нее, в Ноэль что-то щелкнуло. Разъяренная, с сухими глазами, девочка бросилась на обидчиков. Ее здорово побили, но перед тем она сама смогла нанести несколько повреждений противникам. После этого дня Ноэль больше не пряталась, независимо от того, были ли враги поодиночке или группой. Она приняла вызов. Каждый раз, когда девочка проигрывала битву, этот случай снова и снова прокручивался в ее голове. Ноэль изучала собственные ошибки с твердой решимостью не повторять их. Она поняла, что если сможет выжить в первых жестоких нападениях, то сможет продержаться дольше, чем ее противники. Имея лучшее питание, чем другие дети, Ноэль была более вынослива, и могла продолжать драться, когда они уже выдыхались. Она начала выбирать себе противников более осторожно, отказываясь быть втянутой в драку с теми, кого, как она понимала, победить было ей не под силу.
К концу ее первого года жизни среди них дети научились оставлять Ноэль в одиночестве и даже оказывали ей неохотное, на расстоянии уважение. Они по-прежнему звали ее «Ваше высочество», но больше не насмехались над ней. И это было единственное прозвище, под которым они знали девочку, ее настоящее имя было потеряно для всех, кроме матери.
Подошло время, когда крошечные сбережения Дейзи закончились. Два дня у них не было еды.
Вечером второго дня Дейзи прикоснулась губами к волосам Ноэль и выскользнула в ночь. У нее больше нечего было заложить или продать, кроме себя. На следующее утро женщина вернулась, принеся с собой два вкусных пирога с мясом, сумку молодой картошки и половину сливового торта.
Необъясняемые исчезновения Дейзи продолжались, и постепенно Ноэль привыкла к ним. Иногда мать возвращалась с едой или монетами, иногда с пустыми руками. Однажды она приковыляла в почти бессознательном состоянии. Из уголка рта Дейзи сочилась кровь, под глазом был большой синяк, отчего глаз распух и был наполовину прикрыт. Ноэль нежно умыла ее и помогла ей лечь на грубую мешковину, из которой была сделана постель Дейзи. Когда девочка надавила на мать, требуя объяснений, та только неясно улыбнулась и прошептала: