Глава 30
Тихим утром в конце января Куин и Ноэль, наконец, прибыли в Саванну. Высадившись на берег, они в полной мере почувствовали, что этот город по праву считается одним из самых оживленных портов юга. Торговые суда стояли на якоре рядом с бригами и колесными пароходами. Гавань пестрела снующими туда-сюда шлюпами, а баржи и плоскодонные лодки величаво входили и выходили из устья реки Саванны, совершая свои путешествия за ценным хлопком и табаком. Фургоны, запряженные рабочими лошадьми или быками, выстраивались вдоль причалов, в то время как крепкие докеры выгружали товары из глубин корабельных трюмов. Экипажи и фургоны наводняли улицы, прилегающие к пристани, а их хозяева, собираясь небольшими группами, болтали между собой, предвкушая хорошую плату, которую они получат от богатых пассажиров первого класса, спешащих покинуть свои суда.
Проследив за тем, что бы Несущего Смерть и Каштановую Леди доставили на берег в безопасности, Куин нанял один такой экипаж. Им стоило бы выбрать водный путь из Саванны в Кейп Кросс, объяснил он, но из-за поднявшегося юго-западного ветра они могли с тем же успехом поехать и по суше.
Экипаж повез их по неровным дорогам, через неустойчивые мосты, которые выглядели так, словно легчайшей ветерок мог их обрушить. По пути Куин и Ноэль в молчании пообедали на постоялом дворе, и к сумеркам прибыли в Телевею. Экипаж свернул на узкую кирпичную дорогу, по обеим сторонам которой густо росли сосны. Проехав какое-то время по аллее, они, наконец, выехали на открытую поляну. В центре поляны, на возвышении располагалось строение, которое, очевидно, когда-то было изумительным белым каркасным домом.
Дом был выстроен в федеральном стиле с хорошо сбалансированным центром и высокой четырехскатной крышей. Справа и слева от основной части здания вырастали узкие одноэтажные крылья.
В утопленных арках размещались изящные окна, защищенные жалюзи, которые когда-то были черными и блестящими, а теперь поблекли и кое-где болтались на ржавых петлях. Заросли самшита и азалии окружали длинное крыльцо, поддерживаемое четырьмя гладкими белыми колоннами, все еще придававшими дому величавый вид, несмотря на облезшую белую краску,
Кучер завел лошадей в стойло и вернулся разгружать багаж. Куин и Ноэль поднялись по ступенькам на крыльцо, где валялось только птичье гнездо с пометом и стояло забытое ротанговое кресло-качалка с обивкой из выцветшего ситца.
Мускулы на челюсти Куина напряглись.
— Добро пожаловать в Телевею, — пробормотал он, вступая в пустынную прихожую, — Здесь нет слуг. Мне придется кого-нибудь нанять.
Куин зажег лампу, которая стояла сразу за дверью на подставке. Удлиняющиеся тени перепрыгнули со стен на высокий потолок, а потом заплясали по потертому персидскому ковру, покрывавшему то, что когда-то было прекрасным паркетным полом. Зашедший с сундуками внутрь, кучер с любопытством озирался вокруг, а потом последовал за Куином наверх. Когда мужчина ушел, Куин зажег сигару и стал обходить одну комнату за другой, совсем забыв о присутствии Ноэль. Желая увидеть все части дома, который так дурно содержался хозяином, Ноэль последовала за мужем.
В большинстве комнат мебель была сдвинута в центр и покрыта чехлами. Гостиная удрученно встретила их голыми окнами, с которых когда-то были сняты портьеры. Везде присутствовал запах затхлости. В левом крыле здания находилась заброшенная бальная зала с аркой, обрамленной колоннами. Из этой арки открывался великолепный вид на оранжерею, где стеклянные стены образовывали изящный полукруг. Хотя стекла были целы, на них было столько грязи, что они были совершенно непрозрачны.
В правом крыле располагалась длинная, узкая столовая. Американский орел был вырезан на лепнине когда-то белой облицовки камина. Над камином висела очень натурально исполненная картина, изображавшая двух рябчиков, за подписью американского натуралиста Джона Джеймса Одубона.
Ноэль не могла больше сдерживать свое любопытство.
— На корабле ты сказал, что Телевея была закрыта с тех пор, как ты уехал, хотя Саймон был в Кейп Кроссе менее чем год назад. Где он останавливался?
Куин носком сапога отбросил в сторону кучу тряпья.
— У него есть дом возле пристани.
— Но почему он позволил этому прекрасному дому прийти в такое запустение?
— Потому что он ненавидит его, — бесстрастно ответил Куин.
— Тогда почему он не продал его? — не сдавалась Ноэль.
— Он продал. Я купил этот дом у него перед тем, как покинул Лондон.
Ноэль оглядела изящные пропорции комнаты, в сотый раз задаваясь вопросом, что же произошло между Куином и его отцом.
— Как кто-то может ненавидеть такой дом? — спросила она, обращаясь больше к себе самой.
Положив ладонь на пыльную каминную полку, Куин уставился в холодное нутро камина.
— Ты задаешь слишком много вопросов, Высочество, о вещах, которые тебя не касаются.
Она оставила Куина обследовать дом и поднялась наверх. Свои сундуки она нашла оставленными в пыльной, но приятной спальне, смежной с хозяйскими покоями. Поиски в шкафу принесли свои плоды, и Ноэль выудила оттуда стопку простыней. Она стелила постель, мысленно благодаря судьбу за то, что Куин не приказал ей делить с ним его спальню. И все же, роясь в сундуках в поисках ночной рубашки и халата, Ноэль поняла, что невольно прислушивается к звукам шагов. Но в другой комнате было тихо.
Внизу, на кухне, Куин сидел за открытой бутылкой виски. Звук шагов Ноэль, проходящей по комнатам Телевеи, беспокоил его больше, чем он хотел признать. Почему он не оставил ее в Лондоне, как намеревался? Его чресла болели от желания обладать ей. Только воспоминания о ночах на корабле, которые стали наказанием для них обоих, удерживали его сейчас. Ноэль тогда так упорно отталкивала его. Если бы она не была так чертовски прекрасна.…Но не только ее красота притягивала его. В ней было нечто, что не могло оставить его равнодушным.
Куин сделал еще один глоток. Да будет он проклят, если позволит этому продолжаться! Когда он решит, что хочет стать отцом, тогда и приведет ее в свою постель. Пока же будет удовлетворять свои потребности где-нибудь в другом месте. Ноэль будет вынашивать его детей, и управлять хозяйством. Вот и все!
На следующее утро, когда Ноэль сидела за кухонным столом и потягивала чай, ее прервал стук в дверь. Она открыла дверь и обнаружила собравшуюся на заднем крыльце группу из шести женщин, троих белых и троих черных.
— Миссис Коупленд?
— Да?
— Я Дэйнти Джонс, ваша новая повариха.
Ноэль на секунду утратила дар речи. Дэйнти Джонс была самой высокой женщиной, которую она когда-либо видела, и определенно, самой худой. У нее были коротко стриженные рыжие волосы, чей цвет был единственным напоминанием о ее шотландско-ирландском происхождении, и красноватая кожа, крепко натянутая на худые кости. Ее лицо по форме напоминало песочные часы — широкое в висках, сужающееся к щекам, и снова расширяющееся в челюсти. Этот комичный образ наиболее полно завершал провинциальный акцент, богато присутствующий в речи Дейнти.
— Здравствуйте, мисс Джонс, — наконец, выдавила из себя Ноэль.
— Зовите меня Дэйнти.
Проложив себе плечом дорогу на кухню, Дэйнти продолжила свою светскую беседу: — Вот тут Бэсси Пуг. Это Грейс Махони. Она умеет управляться с иглой, так что вы лучше возьмите ее себе в горничные. Те двое это Фэйвор и Евангелина Паттерсон. У них нет опыта, но они хорошие работницы. Вон та, которая стоит, отвернувшись, Эрлайн Уилкокс. Она робеет перед чужими людьми, так что вам следует оставить ее со мной, помогать на кухне. Мистер Коупленд сказал, что мужчины подойдут завтра, и начнут работать снаружи.
Хотя Ноэль тогда этого не знала, на юге было не принято нанимать в один дом слуг обеих рас. Но в Кейп Кроссе тем, кто хотел получать плату от Коуплендов, приходилось соглашаться работать вместе.
Ноэль осмотрела группу женщин, которые столпились на кухне. От Дейнти Джонс, возвышающейся надо всеми, до сестер Паттерсон, поражающих своей угольно-черной кожей, они были очень далеки от образа тех образцовых английских слуг, с которыми Ноэль имела дело. Но она не могла позволить себе роскошь выбора. Рядом не было Констанс, которая могла бы дать совет, а просить помощи у Куинна Ноэлль не имела ни малейшего желания. В конце концов, хозяйство было возложено только на нее, и ей придется научиться управлять им.