Его челюсти были напряжены, а губы едва двигались, когда он бросил ей вызов. Подспудно он понимал, что степень его гнева не соотносится с серьезностью ее поступка, но не мог простить ей того страха, растекшегося по его венам словно яд, когда он обнаружил, что она в опасности.
— Неужели ты не в состоянии выполнять элементарные инструкции. Тебе обязательно нужно всегда мне перечить?
В глазах Ноэль заплясали золотистые молнии воинственности, даже когда часть ее заметила как же он удивительно красив. Голова запрокинута, ноги широко расставлены, кулаки уперты в бедра.
— Да как ты смеешь приходить сюда и обвинять меня? Я не следую приказам, которые даются без объяснений.
— Я не обязан давать тебе какие бы то ни было объяснения.
— Но ты подверг мою жизнь опасности, не сказав про болота.
— Это ты поставила под угрозу и свою жизнь, и жизнь моего друга, со своим проклятым ножом!
— Твой друг, — усмехнулась она. — Этот дикарь напал на меня!
Это было не только несправедливо, но и не соответствовало истине, и Ноэль знала об этом. Тем не менее, она не исправила сказанного, хотя и видела, что эти слова полоснули по нему как удар кнута. Она почувствовала страшное волнение, когда увидела опасный прищур его глаз. Подталкиваемая и чувством одиночества и тем, что задвижка ее спальни так и осталась без надобности, и невыразимой тоской по чему-то большему, нежели холодная вежливость со стороны этого человека, она спровоцировала его намеренно.
— Меня тошнит от твоих разговоров про то, как индейцы подвергались гонениям. Если это пример того, что происходит, когда они живут бок о бок с белыми людьми, я считаю, что правительство поступило правильно, переселив их всех. — Подняв подбородок, она приближалась к нему размеренным шагом, взвешивая каждое слово. — Они грязные дикари, Куин, независимо от того как ты пытаешься их выгородить. Они представляют угрозу каждой белой женщине, которая осмелилась ступить дальше собственного порога.
— Значит, маленькая собирательница отбросов в канавах, которая дурачила и обманывала, ради того чтобы выбраться из трущоб, теперь смеет осуждать людей!
— Люди! — произнесла она издеваясь. Ее влажные губы дрожали от опасности и волнения того, что она делала. — Они животные!
— А мы сейчас нет?
У нее перехватило дыхание.
— Что ты такое говоришь?
— Если бы я знал, что для тебя это так важно, я бы тебе давно уже сказал, что я Чероки, но, честно говоря, это не пришло мне в голову.
— Я тебе не верю!
Это была ложь. Еще как верила! Портрет Аманды уже поведал ей правду, предупредил ее о том, каким безумием было бы злить его.
— Ты не хочешь мне верить, потому что боишься.
— Я не боюсь!
— А следовало бы, — ухмыльнулся он, презрительно скривив губы. — Ты же слышала, что индейцы делают с белыми женщинами.
Сорвав полотенце с ее головы, он погрузил свои, покрытые синяками, руки в массу ее влажных волос.
— А теперь тебе страшно, Высочество, чувствовать дикаря так близко от своих прекрасных волос? Ощущается ли страх холодным металлом на языке?
Он намотал на пальцы прядь длинных шелковистых волос растущих из ее макушки и потянул, пока на ее глаза не навернулись слезы боли.
— Именно здесь Чероки снимают скальп. Только в этом месте. Иногда жертва даже остается в живых, чтобы рассказать об этом.
— Убери от меня свои руки, — закричала Ноэль.
— Уже слишком поздно.
Отпустив ее волосы, он толкнул ее к стене и разорвал хрупкий шелк халата. Ткань упала на талию, где завязанный пояс удерживал ее от дальнейшего падения. Его глаза стрельнули на ее наготу, затем он грубо провел по ее шее, плечам и дошел до груди.
— Посмотри на мои руки на твоем теле. Посмотри насколько бела твоя кожа по сравнению с моей. Даже твои соски не так темны как моя кожа.
Она вздрогнула, когда смотрела на его массивные темные руки, на его мозолистые ладони массирующие ее нежные соски.
— Не только от солнца моя кожа стала такой. Это кровь Чероки.
Она накинулась на него с кулаками и начала выплевывать распаленные, возмутительные проклятия, пока его рот не обрушился на ее рот, не стараясь угодить, а лишь наказать. Как лисица, Ноэль извернулась и укусила его за нижнюю губу. Когда он отпрянул от нее, его глаза были черны от ярости, а она побежала, зная, что независимо от того как быстро она бежит, он все равно ее поймает.
Он рванул за пояс халата, обвивающего ее талию, и ткань запуталась вокруг ее лодыжек, отчего ее обнаженное тело растянулась на полу. Прежде чем она смогла подняться на ноги, он специально наступил сапогом на ее волосы, передвигая сапог ближе к коже ее головы. Прижатая щекой к ковру, она беспомощно ощущала, как он снимает с нее одежду. Он же сказал, что ей следует бояться его, а теперь, когда она действительно испугалась, было уже поздно.
Он передвинул ногу и, перехватив ее поперек талии, швырнул на кровать. Она беспомощно билась под ним, пока он грубо захватил ее рот в сокрушительном нападении, наполненном страстью гнева и привкусом крови, которую она пустила, укусив его. Он ногами раздвинул ее ноги, а затем подался назад, готовясь войти в нее. Когда она почувствовала, что он готов загнать свой гнев глубоко внутрь нее, слезы застили ей глаза. Это показалось таким уродливым, это дикое нападение, к которому она его подтолкнула.
Закрыв глаза, она повернула голову в сторону, готовя себя к жгучей боли вторжения, к которой была еще не готова. Внезапно он остановился, и комната наполнилась эхом звуков их прерывистого дыхания. Вместо грубого вторжения, которого она боялась, его руки нашли ее грудь, слезы начали высыхать, несмотря на страх, а коралловые соски затвердели под его грубой лаской. Она чувствовала его прикосновения по бокам, как они прошлись по мягким завиткам плотного треугольника между ее бедер. Она застонала, когда он вторгся в нее своими прикосновениями, проверяя ее желание лишь одним способом, которому мог доверять.
Его губы начали дразнить ее соски, затем покусывать их, доставляя ей такое мучительное удовольствие, что она думала, что сойдет с ума. Его рот перешел к ее гладкому животу, бедрам, разделенным нежной кожей, покусывая и вбирая в себя ее плоть. От того как он интимно вторгся в нее гневом своего языка, она выкрикнула его имя.
Он подвел ее к вершине блаженства, а затем отстранился, оставив боль пустоты, которая жаждала быть заполненной. Их глаза встретились — соединяясь, ненавидя, желая. Властно она выгнула бедра, и он вонзился в нее ее со всей оставшейся силой своего гнева. Обвив его плотно своими ногами, она прижалась к его телу, потянув его вниз и раскрывая губы, чтобы ощутить напряженность мышц на лице языком и зубами. Она была едва в сознании, когда закричала от наслаждения, а он судорожно содрогнулся в ней.
Позже, когда он сел, спустив ноги с кровати, она вытянула руку и коснулась его руки.
— Куин, на самом деле я так не думала, когда говорила это тогда, — прошептала она несчастно. — Я уже давно догадалась, что ты индеец, по портрету Аманды и серебряному диску, который ты носишь. Мне жаль. Я специально провоцировала тебя. С моей стороны это было неправильно.
Не говоря ни слова, он скрылся в гардеробной.
Ноэль откинулась на подушку и уставилась в потолок. Какой дьявол сподвиг ее на такое отчаянное безумие? Это было глупо, провоцировать его так, как это делала она. Вдруг она начала дрожать. Повернувшись на бок, она подтянула колени к груди.
Из своей спальни, Куин услышал ее стон. Он бросился обратно, найдя ее свернувшейся плотным клубочком под одеялом. Ее волосы представляли собой спутанную массу, и он осторожно начал щеткой убирать их с ее опустошенного лица, затем он убрал одеяло с ее тела. Ему стало плохо, когда он глянул вниз.
— Боже мой, Высочество. — Его голос дрогнул. — Ты только посмотри, что я с тобой сотворил.
Даже когда он снова покрыл ее одеялом, он не смог стереть из памяти воспоминания о синяках, которые покрывали ее красивое тело.
— Мне никогда не следовало привозить тебя сюда. Мы губим друг друга.
Она уткнулась лицом в подушку и зарыдала. Он взял ее на руки и нежно перенес, завернутую в одеяло, в кресло, где усадив себе на колени, начал гладить ее по волосам. Через некоторое время он начал говорить тихо, чтобы успокоить ее, сначала рассказывая о повседневных вещах, а потом рассказывая о своем детстве. Он говорил о поиске кладов, о том, как дразнил Эмили и учился с Джулианом, о том, как Аманда лазила с ним по деревьям, рыбачила, учила его различать следы и пользоваться луком и стрелами, обо всем, кроме тех чувств, что обуревали его изнутри.