Отогрелась Леда такими речами, успокоилась. Потянулась к Радсею, словно тонкий стебелек, обвила шею руками, а молодой князь ее на колени себе усадил и укачал, как ребенка.
— Только попроси, рядом лягу, даже тебя не коснусь до утра… Ближе быть хочу…
— Ушел бы лучше к себе, завтра свидимся.
— Доброй ночи, Ладушка моя!
— Доброй ночи, легкого сна…
А рано-рано поутру забежала в покои Леды румяная спросонья Радунюшка, так с ходу и нырнула под одеяло, жарким шепотом обожгла щеку:
— Минутка у меня всего, не успею многого рассказать, маменька спохватится, снова ворчать начнет. Тебе одной поведаю, как была в лесу. Другие-то враз разболтают, а ты сохранишь…
Леда просыпалась с трудом, ровно и не отдохнула совсем, однако приготовилась слушать. А девушка между тем продолжала:
— Испугалась его поначалу, думала леший какой по кустам бродит, а вместо ноги коряга сухая. Ох, кинулась тогда я бежать! А Он мне в след только слово бросил: «Обожди, ласточка, домой тебя хочу проводить, не бойся!» Спряталась тогда я за толстенную березу, гляжу тихонечко из-за нее, а Он сел на пень и начал какую-то палочку ножом чиркать, да еще песенку завел. На меня и не смотрит. Осмелела я, подошла ближе. На одной-то ноге ему меня все равно не догнать. Сама и разговор завела…
Радуня глаза прикрыла, спрятала пылающее личико на плече Леды:
— Добрый он, Михей! Я ему на матушку нажалобилась, дескать, забрала у меня подруженькин подарок — «медвежаток» на нитке, а он обещал, что новые игрушки мне принесет. Даже еще лучше.
Леда вздохнула, оглаживая растрепанную девичью головку:
— Не надо бы тебе с ним знаться. Ни к чему… тебе-то. Пусть хороший и добрый, а в женихи все же не годится. Старше намного, в лесу живет один и еще…
— И что же с того, что старше, да без ноги? Я ведь замуж за него не собираюсь, просто видеть хочу и говорить. Голос у него славный. Глаза ласковые, но больно печальные. Худо ему одному-то, я же вижу. Он сюда идти не желал, вроде как людей опасается, а сам со мной расставался тяжело, словно и не хотел отпускать.
— Чего же тут не понятного? Ты молоденькая, хорошенькая, а он взрослый мужнина. И зачем вам дружить, тебе другого жениха найдут, не из леса.
Тут Радуня села столбиком на постельке, процедила сквозь сжатые губы:
— Вот и дядя сказал, что ты Радсею не пара, так разве и его надо слушать? А ведь Годар тут надо всеми стоит. Захочет, воспретит вам жениться вовсе!
— Значит, быть посему!
Леда выпуталась из покрывал, разметала по плечам косу, которую перед сном собирала. Недобро начинается утро, каков-то будет день впереди. Пора одеваться, да выходить из горенки своей, не весь же век теперь в прятки со Змеем играть. Радуня уже виновато глядела, а потом стиснула подруге ладонь, да скрылась за дверьми. Леда подождала еще какое-то время и спустилась по лесенке вниз, к общему столу.
Годар один сидел на широкой лавке, а на половике перед ним находился здоровенный короб. Неужто с гостинцами? Так и есть, Арлета уже примеряла на плечи цветастую шаль, Радсей разбирал на столе ножи, Радуня в пригоршнях держала связки бус и серег. Не удержалась, кликнула подругу похвастаться:
— Смотри, что мне дядюшка подарил! И в кошеле еще столько каменьев осталось, браслеты и перстни, пойдем с тобой выбирать.
Только Леда вежливо поклонилась, подсела ближе к Радсею, ловя его улыбку, о Радуне же подумала про себя:
«Тебе-то подарил, а вот снял с кого, интересно знать? В военных походах, статься, князья не в бирюльки играют, чьих-то детей сиротят, молодушек обижают, не с мясом ли эти серьги из девичьих ушей вырваны…»
Бросила тайком пытливый взгляд на Старшего, и правда, есть что-то в лице его — не наше, не славянское. Видится примесь чужой, иноземной крови, а может, это от его особых «змеиных» талантов? Задумалась Леда о том и очнулась тогда лишь, когда поняла, что в ответ и Годар смотрит на нее внимательно. Ровно только увидел и понять хочет, что за пташка такая в сети его попалась. А потом вдруг прямо к ней обратился:
— Чего смурная сидишь, как на поминках? Иди ближе, может, впрямь, себе какой гостинец подберешь.
А сам-то щедро рассыпал по столу из кожаного мешка разные девичьи заманухи: кольца височные да гривны, ожерелья да бусы, бляшки серебряные и золотые, створчатые и плетеные браслеты, тонкие обручи, голову украшать, зеркальца, гребни, перстни — ох, глаза разбежались…
— Иди, иди, брат ласков нынче, — шепнул Радсей, ободряя.
«Да я вовсе и не страшусь! Подумаешь, Змеем он в небесах летает, а здесь-то, на земле — простой человек. Михей и то его больше на вид».
Девушка встала напротив Годара, разгребла неспешно дорогие товары на столе. Одна подвеска сразу взгляд притянула — на тонкой витой цепочке круглый гладкий диск, на монетку похожий. С одной стороны — солнышко выбито, а с оборота, кажись, и сама луна.
— Это возьму! День и ночь. Свет и темень. Как вся наша жизнь.
— Разве только это? Побрякушка пустая… Еще бери!
— Благодарствую! Сыта вашей добротой.
И сама не поняла, как такие слова с языка скользнули. А назад уже не воротишь. Леда прямо на Князя смотрела, с вызовом даже. Ишь, думает, подарил украшений, так она забудет, как вчера ведьмой обозвал. Годар недобро глаза сузил, смотрел уже без приязни. «Что о себе возомнила-то, приблудная! Ей ли носом воротить…»
— Конечно, сыта… На всем готовом живешь, и в лесу вчера волки не съели, на мягкой постельке спать улеглась, а не в камышах.
Леда вспыхнула, подвеску в кулаке зажала, уж не кинуть ли обратно на стол. Нет, нельзя, совсем тогда разозлится Хозяин. А ведь правда его, из чащобы вывел, подарки выбрать велел, может, погорячился вчера с дороги. То-то сегодня на мировую идет, разве же Леда против? Только сил нет на него даже смотреть, ей-Богу, жутко становится. Вроде сегодня и выбрит чисто, и рисунки его за одеждой скрыты, а мороз по спине от одного вида, недаром все перед ним робеют. Такой он
— Змей из рода Горыни!
А Годар тщетно пытался вызвать в душе вчерашнюю злобу к Лунной избраннице. И чего было кидаться на девчонку с попреками, разве ж виновата она? Знать, поди, не знает о своем предназначении, и некому ей раскрыть. Годар, конечно, о том смолчит. И хорошо, что за брата пойдет, потому всегда рядом будет. Станет Князь издали ей любоваться, может, и того ему хватит. А если нет… А все ж пересилить себя придется.
И что такого особенного в ней, отчего волнуется душа и рокочет кровь? Вроде и не очень уж молода, на прочих девиц похожа — тонка станом, светла лицом, а стоит увидеть ее и других нет более. Никого. Ни единой. Одна на всем свете такая. Словно нарочно для него расцвела, да только не ему владеть. Велика власть Луны над Змеиным сердцем, а хочет Годар ее побороть. Чтобы саму Желанную не печалить после.
Вот и сейчас, смотрит Годар на девушку строго, глаз отвести не может от темного локона, что вдоль щеки вьется, крохотное родимое пятнышко не скрывая. И Она не отводит синих очей, а в них и тревога, и удивление, и робость. Нет, нельзя показать, как дорога Змею становится братова невестушка, пусть лучше боится, да избегает, самому легче станет дышать.
А на дворе шум: мужские басовитые голоса, звонкий девичий смех да бабские причитанья. Еще на ранней зорьке вернулись в Гнездовье храбрые вой, которых Князь на день опередил. С родными видаются, делят по чести принесенное добро, расходятся по своим дворам. Арлета тихо к Леде подошла, тронула за плечо:
— Чего застыла-то? В людскую сходи, вели здесь стол накрывать, да скажи, чтобы расторопней!
Сама досадуя на свое смущение, поспешила Леда выполнять поручение Хозяйки. Давно уж кипела работа в просторной княжеской кухне, загодя были готовы морсы ягодные и разные виды кваса — на мяте и тмине, пухло сквашенное тесто в огромных бадьях, вымешивался творог для начинки в сдобные пироги. Еще не поспело жаркое и рыба, а кухарята уже занимались взварами, то бишь соусами, как смекнула Леда. Готовили их из овощей, ягод, особенно кисловатых, а также из пряных трав и корений, добавляли укроп, любисток и мяту, а также лук и чеснок в изобилии.