— Да, о чем же ты говоришь?
— За мной иди и сама все увидишь.
Леда послушно ухватилась за протяную ладонь, вслед за Князем прошла вдоль лесной окраины до неширокой равнины впереди. Места нежилые. Непаханная степь с чахлым разнотравьем раскинулась вокруг, но вдалеке уже виднелись новые леса. С высоты, пожалуй, эта прогалина лоскутком кажется, зажатым между сосновыми борами. Только ровно посредине пустоши какой-то непонятный выступ, словно каменный гриб из земли торчал. Путники подошли ближе.
Легкий ветерок шевелил подсыхающие веточки бессмертника и еще крепенькой пижмы с желтыми подушечками цветов. Густо разросся вокруг валуна и тысячелистник с душицей, а рядом ковыль расправлял свой невесомый султан. Ни дать ни взять, кто-то нарочно здесь добрые травы посадил, украсив древнее надгробие. Леда сразу заметила на щербатом от времени валуне какую-то надпись. Стерты были многие буквицы, зеленью обросли или сизым лишайником.
— Что-то я не разберу, Годар. Может, сам прочтешь…
Леда с опаской водила пальчиками по растрескавшимся рунам, и Князь свою руку поверх ее положил:
— Остереженье это я на память знаю, давно заучил. Вместе прочтем:
Леда даже не сдержала восторженного возгласа:
— Истинные чудеса! Да я же такое знаю, это во всех наших сказках встречается, а вот удалось и наяву повидать. Спасибо, Годар! Только… только страшно чуток, как же так — «живу не бывати»? Неужто, нарочно туда ходил?
Теперь Леда с замиранием сердца смотрела на заросшую пожухлым клевером тропу, что вела от камня прямиком к чернеющему вдали бору. Потом со страхом посмотрела в смеющиеся глаза Суженого.
— Не тревожься, заюшка моя, давно уж быльем поросло, да крапивой подернулось то дремучее зло. Много выпило людской кровушки, много славных витязей истребило, а и на Него управа нашлась. Долго бились с Поганью, а все ж таки я его одолел. На груди только и осталась метка. Когти у Него кривые были, ровно иноземные сабли, а пасть клыкастая как у секача, только гораздо злее. Ну, что дрожишь-то вся… не буду далее сказывать… Лучше про богатство спроси.
— Ас этим как? Не отсюда ли полные короба девичьих забав привез в прошлый раз? Кольца, да серьги…
— А вот и не угадала! Украшениями со мной Звенигорцы расплатились. Тамошние мастера на всю Дарилану славятся таким-то добром. А здесь богатство другое оказалось. Не златом-серебром, а медной рудой да красной глиной полна земля, отдал находку рукастым людшкам из Боридуба. Там хорошие гончары и кузнецы, руки их целый город кормят и окрестные поселения.
У подножия камня Годар сорвал маленький цветок незабудки и укрепил в волосах девушки. Строго смотрел, словно в самую глубь души:
— Сама видишь, одна мне дорога осталась. Вместе по ней пойдем, потому как другой мне жены не надобно. Ты — одна мне навек Богами дана.
Рассмеялся даже, так, словно тайну открыл, запрокинув голову к чистому небу, тронула губы улыбка:
— Арлета дома нам свадьбу готовит, уже, чую, наряды шьет, целую толпу девок посадила за работу. Большой праздник нам устроить хочет, все приметы-обряды соблюсти. А в прежние-то времена люди проще женились, обходили посолонь кругом ракитового куста или светлой березки — вот и сладили дело. И я здесь тебе хочу свою клятву дать, что буду тебя любить и беречь, пока кровь по жилам бежит. До последнего дня. До последнего вздоха. И ты обещайся моей быть.
Леда жадно слушала его, трепетала душой: «А ведь верно, какие еще нужны ритуалы, если два человека все друг другу сказали честно. Любим и будем вместе. Потому что в этом счастье для нас, потому что иначе нельзя».
Соединились уста, смешалось дыхание, долго стояли так, обнявшись, Леда поглаживала плечо Годара, чувствуя, как быстро бьется в груди сердце Змея.
— «Хороший мой, тоже тебя люблю, один для меня навек и так много счастья сейчас, что даже боязно…»
— Скажи, а что имя твое значит, почему назвали тебя Годар?
Улыбнулся, не открывая глаз:
— Сама додумайся, ведь совсем легко: Го-дар… Горыни дар. Отец меня ждал, любил, да вот только строг был, не в пример матушке.
— А она? Из ближайших мест?
— Сказывала, напротив, из чужой далекой земли. Купил ее отец на торгу. Увидел и сразу признал за свою пару. Все бы отдал, чтобы с собой забрать. Привез в Гнездовье и сделал женой. А она его долго дичилась, после привыкла, конечно, а может, когда понесла, тоже любовь в ней проснулась. Матушка добрая была, песни нам на чудном языке пела…
Ну, полно, полно грустить! Руку мне дай, ступим на заветную тропу, чтобы и мне женату быть. Суженую свою я уже встретил.
— Это хорошо! — согласилась Леда, протягивая мужчине ладонь.
Вместе, плечо к плечу, ушли они вправо от седого валуна, и не видали уже, как выскочила на камень юркая серая ящерица, долго сидела, греясь на солнышке, смотрела людям вслед, согласно покачивая точеной головкой.
Глава 22. Свадьба в Дарилане
Увидев названую сестрицу, Арлета высоко брови вскинула, округлила рот в изумленье:
— Ой-еченьки, исхудала-то как, одни глазищи на личике и остались. Ну-ко, поди сюда, так и есть, косточки торчат. Что ж ты не следил, Годар, девка наша еле на ногах стоит!
— Вот и неправда, нас везде вкусно кормили, и ни в чем не было нужды, — притворно сердясь, вырывалась Леда из рук Змеицы, что полушутя ощупывали ее со всех сторон. А после добавила тихо:
— В баню хочу… Чистое все надеть. Сесть рядом с вами и чтобы Радунюшка новости сказывала.
Арлета только руками взмахнула:
— Так вестей-то как раз от тебя ждем, голубушка! У нас все хорошо. Побратим твой лесной приходил, едва не выломал здесь ворота, уж пришлось пустить. Не скажу более худого, мужик справный и речистый стал. Ходит гоголем, смотрит соколом. Ежели он доченьке по душе, так противу быть не желаю, сговор есть, а через годик об эту пору можно и за пир честной, да и кончено дело.
Сказала так-то и не смогла слез удержать. Леда обняла плачущую женщину, сама тяжко вздохнула — ох, и нелегко будет Арлете расстаться с любимой дочкой, а как иначе, доля женская известна. Из родного гнезда, да на чужой двор. Хорошо, если муж ласковый, в обиду не даст. Хорошо, что Михей такой.
Но Арлета быстро слезы утерла, принялась хлопотать:
— Банька поспела давно, айда, мыть тебя стану.
Годар только усмехнулся, обнимая сестру:
— Недолго ей, милая, твои заботы терпеть… Назову женой, сам буду парить.
Леда только головой замотала, вроде отказываясь, а у самой глаза счастьем лучились. Проговорила на местный лад:
— С тобой и вовек не пойду, уж оченно ты горяч!
Встретились взгляды, друг друга приласкали нежно, все поняли про себя, слова не нужны… А вечером, наконец, остались Леда и Радунюшка в светелке одни, повели разговоры девичьи. Леда о своих приключениях рассказала, а юница поведала тайны сердечные:
— Сон мне снился давеча. Такой сон, что и сказать неловко. Будто по лесу иду и жарко и душно мне, ажно невмоготу… Одежку я на поляне скинула, и тут, откуда ни возьмись, Медведь. Да такой большой-пребольшой, прямо ко мне лезет. Я без сил упала, сами глазоньки закрылись, но страха не чую, будто радостно даже мне, а он… Ох, и сказать-то стыдно…
Радуня личико спрятала в ладони, дрожала всем телом:
— Он между ног моих стал и давай меня всю лизать… а язык у него горячий и шершавый такой и мне оттого еще жарче стало. Ой, стыд, стыдобища… только тебе и могу повиниться, ты-то не разбранишь, как маменька.