— Мне ясно теперь, — тихо ответила Лейлис. — Я не слышала об этом раньше.
— Я могу представить себе, насколько сильно подобные явления способны воздействовать на воображения того, кто не сталкивался с ними прежде. Наш юный гость из Верга был поражен и даже несколько подавлен, когда узнал о поветрии. Кажется, он придумал себе новый предрассудок — будто поветрие обязательно должно поражать южан, — и отправился распространять его среди челяди.
— А это… не так?
— Безусловно, госпожа, это полный вздор. Если хотите, я найду для вас трактат мастера Хьерда…
— Не нужно, нет… не сегодня, мастер Ханом, — она встала, чтобы уйти. — Благодарю вас.
Лейлис по-настоящему никогда не задумывалась о смерти как о чем-то реальном. Это явление всегда оставалось витающим где-то вдалеке, окруженное драматическими фантазиями и религиозными образами, или, наоборот, маячило на уровне чего-то будничного, заурядного, как забивание скотины. Прямо сталкиваться со смертью ей не приходилось. Ее родители умерли, когда она была в том возрасте, когда легче принять как факт их отсутствия, нежели пытаться осмыслить суть произошедшего. Сколько раз дома она слышала обрывки разговоров взрослых: «наша кухарка умерла, и давно пора, ей шел седьмой десяток», «а у прачки умер ребенок. Ну, тот, который все время плакал и кашлял» или «конюх не вернулся с ярмарки. Разбойники его прирезали, что ли? Не надо было отпускать». Старики часто умирали от болезней, женщины в родах, путешественники на дорогах, мужчины на войне — это было естественно и понятно, но это ее не касалось, это было далеко. Даже страх, пережитый в Брейнденском лесу, уже успел притупиться и затеряться среди страшных сновидений, которые последние месяцы стали сниться слишком часто. А сейчас смерть реальная, неотвратимая, вдруг приблизилась на расстояние нескольких часов, наполнила сердце тем животным страхом, который стучит в висках единственной мыслью: «кого угодно, только не меня».
Когда Лейлис вошла в их с супругом общие покои, лорд Рейвин стоял у стола, глядя в окно, будто там можно было что-то высмотреть. В его позе чувствовалось напряжение и мрачное предчувствие. Захотелось подойти к нему, обнять за пояс, прижаться щекой к его спине, успокоить его и попросить успокоения для себя. Эстергар слегка вздрогнул от неожиданности, отвлекаясь от своих мыслей, повернулся к жене, обнял в ответ.
— Миледи… — выдохнул он, целуя ее пахнущие хвойным бальзамом волосы, — уже сегодня, да. Время стало бежать быстрее, когда вы появились в замке.
Обычно Лейлис было неудобно целовать его самой, потому что приходилось тянуться и вставать на цыпочки, но это перестало беспокоить, когда они оба оказались сидящими на полу около впервые за три месяца разожженного камина. Она бы не призналась открыто, что ей страшно, потому что еще больше поветрия боялась разочаровать Эстергара, но сейчас и не нужно было говорить — оба чувствовали одинаково. Рейвин обнимал ее и целовал горячо, с тем оттенком грубости и нетерпения, который еще никогда не позволял себе проявлять с женой.
— Ты не умрешь. Я слишком люблю тебя, а Неизвестный милостив, — шептал он, а его руки говорили совсем другое, сжимая почти до боли, как последний раз. Не отрываясь от ее губ, щек и шеи, ощупью начал расшнуровывать платье. Лейлис хотела бы помочь ему в этом, но шнуровка была на спине. Сам он не стал раздеваться, только высвободился из камзола и небрежным движением скинул свою золотую цепь, чтобы не мешалась.
Кровать была совсем близко, но добраться до нее так и не получилось. Лейлис не понимала, что это нашло на ее лорда и почему ему вдруг захотелось сделать это именно сейчас и именно так. Но это каким-то образом помогло, потому что страха больше не было.
Лейлис лежала на пыльном таашском ковре, где-то в районе поясницы мешалась сбившаяся в клубок сорочка, платье валялось рядом. Она встала, чуть качнувшись от подступившего на секунды головокружения, натянула смятую сорочку. Ощущение дикости и непристойности произошедшего все никак не доходило до нее в полной мере.