Свою лабораторию, удобно устроенную в северной части второго этажа, лорд Вильморт покинул лишь под утро. Недалеко от входа в лабораторию располагались две почти одинаковые двери, ведущие в одинаковые маленькие комнаты без окон, куда никто, кроме лорда, не имел права заглядывать. Обе двери запирались снаружи на замки, а ключи от них лорд всегда носил с собой. Единственная разница заключалась в том, что у первой двери внизу было специальное окошко, которое открывалось по мере надобности, а затем закрывалось снаружи на засов. Каждый день Фержингард брал принесенный слугами поднос, на котором стояли, как правило, только миска с едой и кружка воды, и сам отправлял его через окошко в камеру, после чего запирал засов. Из камеры никогда не благодарили. Тот, кто там сидел, вообще не владел человеческой речью.
После привычной утренней кормежки Фержингарду захотелось проверить обитателя второй камеры, что он делал не слишком часто. Отперев дверь, он заглянул внутрь — пленник был на положенном ему месте, прикованный к стене.
— Как вы, милорд? — вежливо осведомился Фержингард.
— Представьте себе, лорд Вильморт, все так же, — ответил тот, к кому обратились.
— Я рад.
— Кстати, кто это так кричал тут недавно? — спросил пленник.
— Сир Кристов Элейт, второй сын лорда Эльтура Элейта, я полагаю, — ответил Фержингард.
— Элейт, Элейт… — повторил его собеседник, вспоминая. — Элейты из Твердыни Волчьего Зуба?
— Нет, теперь они Элейты из Белого Зуба…
— Я не знал.
— Может быть, я принесу вам какую-нибудь книгу и феатту, если вы будете вести себя благоразумно, милорд. Может быть.
Лорд Вильморт закрыл и запер дверь темницы.
Часть 7. Фэренгхолд (бонусная глава)
Первые траурные дни после смерти леди Бертрады все обитатели Эстергхалла жили, как в тумане. Молчаливо и машинально выполняя свои привычные обязанности, люди еще не сознавали, что внутренняя иерархия в замке совершенно нарушилась со смертью старой хозяйки. Лейлис не без оснований казалось что все, а в особенности Рейвин, ее избегают. Она попробовала обратиться к Шилле, но и та была странно неразговорчивой, нервной и расстроенной. Тогда Лейлис просто оставила ее в покое, не потрудившись выяснить, в чем тут дело.
Вспомнив о довольно строгих и сложных траурных традициях, существующих в Долине, Лейлис спросила у главного повара, есть ли на Севере какие-то особые блюда, которые принято подавать на поминальной трапезе. Повар, не поняв сразу, что южанка хочет от него услышать, уточнил, имеет ли она в виду человеческое мясо, чем заставил пожалеть о заданном вопросе. В ходе дальнейшего разговора выяснилось, что обычай этот совсем древний и заключается в том, на поминках по умышленно убитому родственнику члены его семьи могли, по праву кровной мести, подать на стол мясо и органы убийцы. Повар, правда, подчеркивал, что буквально есть человечину совсем не обязательно, достаточно символического акта, а отрезанная голова на блюде и вовсе служит только украшением стола. Лейлис с натянутой улыбкой выразила надежду, что на предстоящих поминках все будет, как обычно, ведь леди Бертрада умерла ненасильственной смертью.
Поминальная трапеза, устроенная вечером третьего дня, от обычного ужина отличалась только тем, что вина и дратхи подавали больше, а все присутствующие за столом вели себя тише и разговаривали шепотом. Энвар вяло наигрывал на своей лютне грустную мелодию и заунывно тянул песню про плывущих в сизой мгле журавлей. Сразу после завершения трапезы Рейвин ушел куда-то, и Лейлис напрасно ждала его в спальне до полуночи, нервничая и не укладываясь спать. Это была уже третья ночь, когда лорд Эстергар не появлялся в собственных покоях. Вечером прошлого дня, вернувшись из ледяной пещеры и получив письмо от Фержингарда, лорд Рейвин разозлился, произнес несколько слов на старом наречии, смысл которых был понятен по интонации, однако записку не порвал, а аккуратно положил в шкатулку для писем, распорядившись, между делом, отправить дорогому родственнику вежливый ответ. После этого Эстергар сказал, что хочет побыть в уединении, и Лейлис, боясь сказать лишнее слово, только кивнула в знак понимания. За трое суток супруги едва обменялись несколькими формальными фразами. Это было обычно для Рейвина, если он был чем-то расстроен или обеспокоен — он становился мрачнее и молчаливее и никогда сам не рассказывал, в чем дело. Только лорд Хэнред умел, осушив полкувшина дратхи, хлопнуть по столу рукой и выразить готовность немедленно разобраться во всех проблемах, в какие его пожелают посвятить. Но лорд Хэнред не торопился приезжать, а делать что-то было надо.
Кастелян, сир Орсилл, уже давно удалился в свои покои в юго-восточной башне, поэтому Лейлис обратилась с вопросом к начальнику стражи, проводившему последний обход. Тот сообщил, что лорда Эстергара в самом замке нет. Гулять в окрестностях Эстергхалла можно было только в двух направлениях — либо в дубовой роще за деревней, либо вдоль берега озера. Лейлис надела плащ, взяла фонарь, на всякий случай вложила в рукав платья подаренный ей в день свадьбы кинжал и вышла из замка. В деревне она бывала не раз, но всегда до захода солнца, когда все жители были заняты работой. Теперь же ей встретились всего два человека, которые, узнав ее, почтительно поприветствовали, но никакого недоумения касательно пребывания госпожи в деревне в ночное время не выказали. Лейлис прошлась мимо причала, вдоль заросшего высокой осокой берега озера, до того места, «где хорошо рыбачить, мечтать и топиться».
Лорд Рейвин сидел на плоском валуне у самой кромки воды. Спокойная ночная тишина нарушалась лишь кваканьем лягушек и стрекотанием кузнечиков в зарослях травы.
— Кто вам разрешил покидать замок? — недовольно спросил Рейвин, когда Лейлис приблизилась.
— Кто бы мог мне запретить?
— Действительно…
Она поставила фонарь на землю и присела на край камня рядом с мужем. Долго молчали, глядя на мерцающую лунную дорожку на гладкой поверхности озера.
— Мне очень плохо сейчас, — глухо произнес Эстергар, не поворачивая головы.
Лейлис очень захотелось обнять его, крепко обхватить за шею, перебраться к нему на колени, прижаться щекой к его плечу. Но она сдержалась.
— Я знаю, — ровно откликнулась леди Эстергар. — Я тоже потеряла обоих родителей.
— И как вы справились с этим? — теперь Рейвин повернулся к ней.
— Мне было десять, когда умер мой отец. Я находила утешение в повседневных делах — рукоделии, прогулках… И мы с сестрами старались поддерживать друг друга.
Эстергар кивнул, то ли соглашаясь, то ли принимая к сведению.
— Боль пройдет… — сочувственно произнесла Лейлис, — но не сразу.
Молчали долго. Лейлис уже внутренне подготовилась к тому, что, возможно, придется просидеть так до рассвета, без единого слова, но лорд Рейвин встал, поднял с земли фонарь и подал руку Лейлис.
— Вернемся в замок.
Вопреки ожиданиям, Эстергар отправился не в свою спальню, а поднялся двумя этажами выше, в комнату матери.
— Это покои лорда. Не мог же я велеть матери освободить их после смерти отца. Но теперь больше нет причин, чтобы лорду замка не занимать положенную ему комнату, — объяснил он. — Завтра велю перенести сюда мои вещи. И моего медведя.
Рейвину очень нравилась эта старая лохматая шкура, содранная с существа, которое его чуть было не искалечило. Лейлис перспектива переезда в новые покои не слишком обрадовала. Она уже привыкла к той комнате, которую делила с мужем в течение последних месяцев. Покои леди Бертрады были больше и богаче обставлены, при этом в каждой мелочи — правильно разложенных вышитых подушках, многочисленных резных шкатулочках, регулярно чистившихся от пыли шнурах с пышными кистями, поддерживающих у изголовья складки бархатного балдахина — явно чувствовалась женская рука. И все-таки Лейлис не могла отделаться от мысли, что именно в этой комнате, на этой самой кровати умерла леди Бертрада.