— Это… это ребенок?
Она смогла лишь кивнуть в ответ, а в ее больших карих с золотыми искорками глазах выступили слезы счастья.
— Он пошевелился, когда ты прижималась к моему нагруднику. Это точно мальчик, — уверенно воскликнул Эстергар. Он отстегнул ножны и вручил Лейлис свой меч. — Возьми. Чувствуешь что-то?
— Да… да! Он двинулся снова!
Еще никогда лорд Эстергар не покидал свой замок с большей неохотой, но долг обязывал. Лейлис даже пришлось приободрить его на прощание: «Не волнуйся, любимый, — говорила она. — За две недели ты точно ничего не пропустишь. С нами все будет в порядке».
Все случилось уже после возвращения Рейвина. На следующий день.
Лейлис спускалась по узкой винтовой лестнице восточной башни, до площадки оставалось не больше дюжины ступеней, когда она вдруг почувствовала острую боль, как будто ледяные когти вонзились ей в живот. Внутри что-то оборвалось, а в глазах потемнело, Лейлис оперлась рукой о каменную кладку стены, но не удержала равновесия — упала, проехавшись по ступенькам и ударившись бедром и локтем. Боли не было; по всему телу растекался холод, а между ног отчего-то стало очень горячо. Она успела понять, что произошло. А дальше была только темнота.
***
Прошло не меньше четверти часа, прежде чем ее нашли. Лейлис была без сознания почти все время. Когда она ненадолго пришла в себя, Рейвин был рядом. Наверное, были еще другие люди… В комнате горело много свечей. Почему-то было очень жарко. «Нужно больше света, — приказал чей-то смутно знакомый голос, неприятный и резкий. — Нельзя ждать до утра».
— Где мой ребенок? — спросила Лейлис, пытаясь приподняться на лежанке и трогая свой живот. Она видела лицо мужа рядом, но вокруг все расплывалось, огни перемешивались с темнотой.
— Это «холодная рука», — глухо ответил Рейвин. — Так бывает. Никто не виноват.
Холодная рука? Да, это было похоже на руку с ледяными когтями… Холодная рука вырвала из нее дитя. Лейлис снова откинулась на лежанку. Простыни под ней были мокрыми от пота.
«Еще воды», — снова прозвучал приказ, и Лейлис поняла, что это говорит лекарь. Он раскладывал что-то блестящее на холщовом полотне. Хирургические инструменты. «Это необходимо сделать, если хотите, чтобы ваша жена еще когда-нибудь смогла понести».
Ей приподняли голову и заставили выпить что-то из маленького стеклянного пузырька — всего полглотка, но этого оказалось достаточно, чтобы снова погрузить ее в небытие. «Лучше вам выйти, милорд», — это были последние слова, которые Лейлис различила.
Проснулась она все в той же комнате, но теперь все свечи, кроме одной, были погашены и огонь горел только в камине. Сперва Лейлис показалось, что она одна, но, с трудом сев, она заметила служанку, которая лежала на полу, закутавшись в плащ, и теперь проснулась, потревоженная стонами хозяйки.
— Где мой ребенок? — спросила Лейлис и повторяла этот вопрос снова и снова, не замечая, что говорит на своем родном языке и северянка ее не понимает. Догадавшись, служанка молча указала на что-то возле камина.
Лейлис встала, качнулась и припала на колени, встала опять. Шаткими шагами прошла к камину и присела у корзины с какой-то ветошью. Это были изорванные остатки ее сорочки и нижних юбок, перепачканные черной засохшей кровью. Из-под обрывков ткани выглядывала тоненькая ручка с крошечными пальчиками.
— Нужно это сжечь, госпожа, — тихо проговорила служанка.
— Не смей!
Северянка испуганно отдернула руку от корзины.
«Никто не сожжет моего ребенка. Умерших людей не сжигают. Их хоронят в земле», — Лейлис не могла понять, говорит ли эти слова вслух или нет, но это было неважно. Она завернула то, что было ее сыном, в обрывки сорочки и прижала к груди. Крошечное мертвое существо, не больше котенка, его можно было легко удержать на ладони, но как же оно было похоже на человека! Невозможно маленькие ручки и ножки, которые совсем недавно двигались, кукольное личико с так и не раскрывшимися глазками… Лейлис понимала, что теперь он мертв, но совсем недавно был живым, ведь она чувствовала его жизнь внутри себя.
Было темно. Темно, потому что уже наступила ночь. В коридорах было темно и пусто. Лейлис не помнила, как выбралась из замка. Она не сознавала в полной мере, где она и что делает. Единственная мысль, пробивающая сквозь гул в ушах, обрывки воспоминаний и кошмарные видения, — ребенок должен быть похоронен в земле.
Она думала, что уже забыла. Сколько лет назад это было? Десять? Нет, не меньше двенадцати… Из замка стали уходить люди, а те, кто оставались, были вялыми, медлительными, с серыми лицами… Почти никто не работал, все спали или сидели на соломенных тюфяках вдоль стен… Все время хотелось есть, но есть давали мало… Отец усадил ее в седло перед собой и обнял одной рукой. «Не бойся, Цветочек, я тебя держу». От пыли было трудно дышать и слезились глаза. Почему так много пыли? Потому что пересохла земля… Вся трава вокруг была серая, желтая, коричневая, умирающая… В поле собралось много крестьян, а с ними — старый ведун в яркой расшитой накидке. Все они молились, встав в круг. Лейлис сунули в руки полупрозрачную молитвенную статуэтку, самую красивую из всех — Ноэрату. «Держи ее крепче, Цветочек, и молись. Молись, чтобы у нас был хлеб». И Лейлис молилась вместе со всеми, вместе с отцом и жрецом, просила Ноэрату стать доброй и сделать поскорее так, чтобы снова было много еды. Потом люди расступились, и Лейлис увидела глубокую яму в земле. Все вдруг замолчали, только старый жрец пел и громко завывал. К яме подвели девочку, такую же, как Лейлис, только со светлыми волосами. Девочку опустили в яму и стали закидывать сверху землей. «Зачем это, папа, зачем?» — кричала Лейлис, но отец зажимал ей рот сильной горячей ладонью. «Тише, Цветочек, не плачь… Так нужно. Это новая дочка для Ноэраты. Чтобы она опять стала доброй». Лейлис уже не плакала, но по ее лицу стекали капли — прохладные, свежие, чуть сладковатые на вкус. Шел дождь.
С неба падали колкие кристаллики льда и сразу таяли, касаясь ее горячей кожи. Лейлис шла босиком по снегу, прижимая к груди своего ребенка. Она не чувствовала ни холода, ни боли, вообще ничего — просто шла вперед, в темноту, все дальше и дальше в лес. В этом лесу, в этой еще не промерзшей земле она похоронила свое нерожденное дитя, собрав сверху маленький снежный холмик. Лейлис поднялась и почувствовала, что по ногам ее снова течет кровь, оставляя на снегу тоненькие следы-змейки. Вокруг были только черные деревья с пологими колючими ветвями, и темнота меж ними. Лейлис шла, покачиваясь, вперед, не различая собственных следов и не зная, куда и зачем идет. Ей казалось, она будет бродить так вечность…
Но деревья вдруг расступились и остались позади, а впереди раскинулась залитая лунным светом ледяная лента дороги. По тракту навстречу Лейлис двигалась человеческая фигура в темном балахоне и капюшоне, держа обеими руками что-то похожее на детскую люльку. «Для кого эта люлька? Кто в ней?» — недоуменно подумала Лейлис и двинулась навстречу черной фигуре. Но в том, что она приняла за детскую люльку, не было ребенка — человек в балахоне выронил свою ношу, и под ноги Лейлис вывалились свитые кольцами гнилые внутренности, ошметки мяса и костей, перемазанные черной блестящей кровью. Лейлис упала в это скользкое месиво, и все наконец-то закончилось.