— Иди, иди ко мне, принцесса, — расставил руки Ильдар Саламович, заместитель прокурора города, а для меня просто дядя Ильдар, давний друг отца. — Как выросла! Как похорошела!
И стиснул в своих мягких объятиях.
Глава 11. Моцарт
— Боже, Моцарт, — скривилась моя прокураторша, выйдя из машины. — Когда ты уже снимешь свой спортивный костюм?
— Ирина Борисовна, я же бандит. Должен соответствовать, — сплюнул я и подошёл к ней расхлябанной хулиганской походочкой.
— У тебя два высших образования, Сергей.
— Одно из них музыкальное, — улыбнулся я.
— Но второе-то экономическое. А ты всё из себя гопоту изображаешь. Бреешься наголо. Ходишь, словно тебе яйца мешают.
— Мне очень сильно мешают яйца, — подошёл я вплотную. — И болять без тебя. Привет! — чмокнул её в щёку и достал из-за спины букет.
— Емельянов, — покачала она головой. Строгий синий костюм, что так шёл к её глазам — форма прокуратуры. Погоны советника юстиции третьего класса с одной звёздочкой. Строгие лодочки без каблука. Высокая. Стройная. Жёсткая. И красивая, зараза.
— К вашим услугам, свет очей моих Афина Борисовна, она же великий и ужасный прокуратор Иудеи Валерий Грат.
— Отчего же не Понтий Пилат? — хмыкнула она, пряча лицо в розы.
— Ну, Понтий Пилат всего лишь печально известен как прокуратор вынесший приговор Христу, хотя сейчас это оспаривается, а вот Валерий Грат из рода Валериев, разгромил две банды грабителей, заполонивших Иудею во время его правления и даже убил собственной рукой главаря одной из них. Если верить Википедии, конечно.
— Ху! — сделал она выпад, изобразив, что втыкает мне в живот копьё. — Умри, жалкий бандит! Его случайно звали не Моцарт?
Я сделал вид, что падаю вперёд, сражённый её рукой.
— К сожалению, Симон, — пошатнулся я, — бывший раб Ирода Великого, — и замер, свесив голову, словно повис на пронзившем меня оружии.
— Клоун, — выдохнула Ирка.
Я резко дёрнулся, подтягивая её к себе, и она взвизгнула как девчонка.
— Как же я рад тебя видеть, — скользнул я губами по её шее, жадно вдыхая духи, кстати, подаренные мной.
— Серёж, ну не здесь же, — отпрянула она, оглядываясь по сторонам.
— Конечно, не здесь. Я снял номер, — вложил я в её руку ключ-карту. — Тут недалеко. Отель «Лион-Палас». Президентский люкс.
— Ненавижу тебя!
— Я знаю, — скользнул я по её упругой заднице рукой. — И я заказал…
— О, нет, нет, — захныкала она, ударив меня букетом.
— О, да, да. То есть йя, йя, натюрлих! Брускетта с крабовым салатом и розовой сальсой.
— М-м-м… — она капризно выгнула шею. — И земляничный пирог?
— С целой горой свежей земляники, — прошептал я. — А ещё холодное шампанское. Горячая ванна.
— Искуситель!
Я подмигнул:
— Жду!
И ждать её пришлось недолго…
— Я слышала ты похитил несовершеннолетнюю дочь сенатора с вечеринки, — достала она из душистой пены ногу и положила на мраморный край ванны крепкую ступню с неброским педикюром.
— Нагло врут, — глотнул я шампанское и потянулся к полке с зажжёнными свечами, чтобы поставить бокал. — Ей как раз исполнилось восемнадцать. И всё было заранее обговорено с отцом.
— А вот господин Тоцкий так не считает, — откинулась она на моё плечо и повернула голову, чтобы на меня посмотреть. — Говорит был свидетелем похищения.
Мерцающие свечи оставляли блики на её лице и создавали ощущение глубокой ночи в царском дворце. А моя Клеопатра мокрой ладонью заставила меня нагнуться и зашептала в самые губы:
— Ты собрался жениться?
— Пора, — выдохнул я. — Я уже большой мальчик.
Он плеснула в меня водой.
— Только не вздумай сказать мне, что это по любви.
Я скрестил руки, сгребая её в охапку.
— Как давно ты делала что-то, чего сама хочешь?
— Только что, — усмехнулась она. — Я запивала шампанским камчатского краба. Я ела горстью свежую землянику. Я тебя трахала.
Я скривился.
— Вот только не надо этого скепсиса, — прокомментировала она.
Нет, нет, я не спорил, трахал не я её, она — меня. Скакала как на родео-быке. И всё её крепкое, словно литое тело, с тугой матовой кожей, спелой тяжёлой грудью и ненасытным лоном выгибалось в судорогах оргазма, а потом начинало заново свой завораживающий танец, вовсе не заботясь о том насколько это нравится мне.
Но мне нравилось. Это как смотреть за женской мастурбацией. Она самоудовлетворялась. Она танцевала. Она камлала. Я возбуждался только от вида кончика её языка с вожделением касающегося губ. От метаморфоз, что вдруг сжимали плоский большой сосок в густо-розовый бутончик. Кончики её прямых тёмных волос касались моих ног, когда она выгибалась в своём шаманском танце, щекотали, ласкали, дразнили…