И всё это завораживающее, глубоко волнующее, неистово эротическое действо она святотатственно назвала убогим словом «трахала».
— Не люблю это недо-слово. То ли дело ебать. Или ебсти. Или точить хуй. Нет ничего красивее, сочнее, точнее и эмоциональнее мата. Трахается слесарь с неподходящей деталью, а мужик ебёт.
— Моцарт, — покачала она головой. — Ты хотел что-то сказать мне про свободу выбора, кажется, а не читать лекцию по русской словесности.
— Да. Но, кажется, ты меня и так поняла: мы, взрослые люди, делаем не то, что хочется, а то, что надо.
— Ну и зачем она тебе, эта Евгения Мелецкая?
— Стану хорошим мальчиком. Буду ходить в костюме. Мыть ноги на ночь. Перестану ковыряться в носу. Подамся в Думу, в народ, в законодательную власть.
— А в президенты не хочешь? — усмехнулась она.
— Ну, если ты меня поддержишь…
— Пиздабол ты, Моцарт, — резко поднялась она, выплеснув на пол лужу мыльной воды. Завернулась в махровый халат, стоя ко мне спиной и потом только повернулась…
— Я ни за что не поверю, что она нужна тебе просто для поддержания нового имиджа. И связи её отца, — предупреждающе подняла она руку, когда я хотел возразить, — здесь ни при чём. Ты и так человек уважаемый, господин Емельянов. Твоим связям её отец может только позавидовать. Как же сказал тут на днях Сагитов? — она пощёлкала пальцами, словно припоминая, и подняла указательный вверх: — Интеллектуальный бандит. Во!
Ни один мускул не дрогнул на моём лице, услышав фамилию первого заместителя прокурора города Ильдара Саламовича Сагитова. Но она же не рассчитывала, что я завиляю хвостом?
Я накинул на бёдра полотенце, стоя в ванной. И оставляя мокрые следы на полу, пошёл за моей прокураторшей в гостиную.
Яркость дня после сумрака ванной ослепила, заставив привыкать к солнечному свету заново.
— И в связи с чем меня вдруг вспомнил Ильдар Саламович? — не забыв прихватить из ванной бокалы, я подлил шампанского и завалился на крутобокий диванчик.
— С тем, что ты умыкнул его крестницу как дремучий горец, а ещё интеллектуальный бандит называется!
— То есть ключевое слово всё же бандит? — усмехнулся я.
— Ну, судя по роже Тоцкого особо ты не церемонишься, — села она. Распахнувшиеся полы халата оголили её закинутые одна на другую длинные и крепкие ноги.
— Мужик был пьян. Еле стоял на ногах. Боюсь, он сам упал, — пожал я плечами.
— Серёж, — она расставила ноги и наклонилась ко мне, уперев локти в колени. — Не лезь в это дело, а?
Тёмные волосы её лобка держали взгляд как намагниченный, не позволяя смотреть выше, но всё же я сделал над собой усилие и посмотрел в её бездонные синие глаза.
— Ир, это не твоя компетенция. Ты занимаешься организацией рассмотрения писем и приёма граждан.
— А ещё вопросами управления по надзору за процессуальной деятельностью в органах Следственного комитета.
— И ты мне очень помогла с Тоцким, но…
— Но что? Что, если скоро это будет моя компетенция, Серёж?
Я больше не мог это видеть. Встал, оставил в сторону её бокал и посадил её на стол.
— Что, если скоро дед Мазай отправится на пенсию, Сагитов сядет в его кресло, а я… — она порывисто вздохнула, сжав бёдрами мою руку. Сама развязала халат, легла на стол и выгнулась мне навстречу, раздвигая ноги.
— А ты станешь первым заместителем прокурора, — закончил я за неё.
Пощекотал языком клитор, прошёлся вверх-вниз по гладким складочкам. Розовой, припухшей, нежно пахнущей пеной для ванны киске. Мои колени упёрлись в ворсистый ковёр. И я накрыл губами бугорок её удовольствия… как замысловато любили называть всё это девочки. Но я-то был не девочка.
Выебу я тебя сейчас, Ирка. Сначала языком. А когда ты начнёшь повизгивать от нетерпежа, воткну член в твою мокрую дырку. И клянусь, к тому времени она будет не просто влажной, ты будешь течь ручьём, а потом хрипеть от изнеможения, извиваться подо мной как последняя сука и выкрикивать самые грязные ругательства, какие знаешь. Потому что я не буду тебя трахать, я буду тебя ебать, пока ты не начнёшь умолять о пощаде…
— А-А-А! Стой! Всё! Всё, я больше не могу, — уткнулась она лицом в подушку. — Я же завтра не смогу ходить.
Я посмотрел на часы. Жаль, что мне пора. А то она бы и сегодня не смогла.
— Жива? — наклонился я, чтобы её поцеловать. — Не слишком жёстко?