— Ненавижу тебя, Моцарт! Скажи, — развернулась она, вся мокрая от пота, тяжело дыша, — тебя же не потому зовут Моцарт, что ты всю школу проходил со скрипочкой, а потому что виртуозно владеешь другим смычком?
Я загадочно улыбнулся.
— Как знать.
Когда я вышел из душа, она ещё валялась на кровати.
— Тебе разве не надо на работу? — я натягивал одежду.
— К чёрту работу! Закажу себе ещё шампанского, посмотрю какую-нибудь киношку, поваляюсь в ванне с маслами.
— Ни в чём себе не отказывай, — подтянул я её к себе, сочно поцеловал и отпустил. — Я закажу тебе шампанского. До встречи!
— Моцарт! Не бросай меня!
Я остановился. Вот заладили! Одна: нас разлучат, вторая: не бросай.
— Она просто глупенькая маленькая девочка, которой не повезло.
— Зачем тебе Сагитов, когда у тебя есть я? — упрямо стояла она на своём. — Вот только не делай такое лицо, словно я несу ерунду. Я же не дура, Сергей. Она крестница Сагитова, а он на тебя давно точит зуб. Это не может быть простым совпадением, Моцарт!
— Ира, смотри кино, — кинул я ей на кровать пульт. — И прекрати во всём искать скрытый смысл. Мне отдали её за долги. Её отцу нечем расплатиться за мои услуги. А они, как ты знаешь, стоят дорого. Поэтому будь добра, если не хочешь, чтобы девчонка расплачивалась по гроб жизни, не трогай Тоцкого. Он знает, что за ним должок прокуратуре, и этого достаточно. Мне надо чтобы он снова был в деле. Чтобы у него не было другого выхода — только снова быть в деле. Я закончу, а потом еби его, пока тёпленький.
— Ты не представляешь куда тянутся от него ниточки.
— Поверь мне, я представляю.
— Тогда и ты мне поверь. Когда ты засунешь в эту девчонку свой член, она не захочет тебя ни с кем делить. И будет в своём праве, если станет твоей женой.
Бабы! Покачал я головой. Будь они хоть трижды прокурорами, учёными или президентами, мысли всё об одном: о члене.
— Приму к сведению, — улыбнулся я.
— Как? — крикнула она, когда я уже открыл дверь.
— Постараюсь не засовывать в неё свой член… без особой необходимости.
Глава 12. Евгения
— Я могу поговорить с тобой по секрету, крестница? — мягкая тёплая ладошка дяди Ильдара легонько потянула меня к гостиной.
Крестница. Я невольно улыбнулась. Нет, он не был моим крёстным отцом, тем более он мусульманин. Но так уж повелось, что с детства он звал меня крестница и свято обещал моим родителям, что, если вдруг с ними что-то случится — он обо мне позаботится.
— Папа… — оглянулась я, — я хотела с ним поговорить. А где мама?
— О, не волнуйся, папа не против, что с тобой поговорю я, — ответил дядя Ильдар. — А маму мой водитель повёз до магазина, она скоро будет.
Я посмотрела на закрывшуюся дверь. Мой дом и дом Моцарта, наверное, единственные места куда не заходил телохранитель. Но почему-то сейчас мне хотелось, чтобы он был рядом. Иван меня успокаивал. А в последнее время я что-то боялась разговоров по душам.
— Пошепчемся, — скорее поставил меня в известность дядя Ильдар, чем спросил.
— А вы знаете о папиных неприятностях? — села я на обитый зелёной кожей антикварный стул.
В большой гостиной, как мы называли эту комнату, сильно смахивающую на музей, особенно чувствовался дух девятнадцатого века — времени постройки дома и этой старой квартиры на предпоследнем этаже (верхний этаж надстроили позднее). Когда-то давно она принадлежала моей пра-пра-какой-то-там-бабушке вся. Потом её дочь с семьёй ютилась всего лишь в комнатке без окон, где сейчас у нас кладовка. Но теперь мы снова занимаем эту квартиру с высоченными потолками, чудом уцелевшим настоящим паркетом и большими окнами целиком.
— Именно об этом я и хочу с тобой поговорить. О папиных неприятностях.
— Правда? — оживилась я. Раздавленная предательством Артура, я всю дорогу проплакала. Но теперь во мне, как водка на дне гранёного стакана, что была изображена на картине другой моей именитой прабабки — художницы, плескалась злость.
Неужели я, наконец, заслужила правду?
— Твой отец, милая, хотел сделать очень хорошее дело: спасти от сноса памятник культуры и искусства. Уберечь историческое наследие нашего города, пострадавшее от варварства, равнодушия властей, а, возможно, и элементарной нехватки бюджета, малообразованности и косности. Он потратил все деньги на покупку бывшего особняка твоей прабабки.
— Особняка? Но мы и так уже живём в квартире княгини Нелединской-Мелецкой.
Он потянулся к краю стола, где лежала большая папка.
— В эту квартиру она переехала, впав в немилость у жены государя. Тогда особняк был отдан за карточные долги мужа, — открыл он увесистый фолиант в кожаной обложке. — Мы только что обсуждали это с твоим отцом. Вот смотри.