— Проблемы с алкоголем становится решать все сложнее и сложнее, — говорила Катрин, — в наше время женщин не смущали пьяные мужчины, а мужчины считали нормальным то, что женщины пили только воду.
С нежным взглядом Саверио поднял бокал вина за здоровье своей чуткой, все понимающей супруги. Были ли тому виной плохая погода, но Фабьен и Аннабель вернулись в Париж еще больше недовольные друг другом, чем перед отъездом. Они разбежались по своим углам: Аннабель на улицу Батиньоль, где она жила в квартире, принадлежащей ее матери, а Фабьен на свой чердак на улице Ангьен, купленный в 1993 году на половину папиной страховки на случай смерти, вторая половина которой позволила мне купить квартиру на улице Рей. После недавних успехов на экране мой брат подумывал переехать в седьмой округ Парижа или в Нейи, но опасался, что, отдалившись от народа, он утратит часть своего актерского таланта.
5 февраля 2004 года, день в день за год до рождения своего сына Тома, Аннабель оставила для меня сообщение в редакции. Я долго смотрел па клочок бумаги, на котором стажер нацарапал ее имя и номер телефона. Я не знал, что ее фамилия Баррозо. На бумаге было написано «А. Баррозо». В голове мелькнула мысль: «О чем премьер-министр Португалии хочет поговорить со мной?» Баррозо стал председателем Европейской комиссии только в середине лета, и еще мало кто из французов знал его имя (Хосе Мануэль). Это мог быть Антонио, Альберто, Анжело. Я не колебался ни минуты, настолько этот клочок бумаги, это имя и номер говорили мне и даже кричали об Аннабель.
С виду это был деловой звонок: Аннабель — независимый пресс-атташе, занималась «красивой книгой» о шоколаде и просила меня написать о ней в моей газете. Я ей объяснил, что сезон красивых книг уже прошел и сейчас в разгаре сезон скидок на них. Она сказала, что я не поддержал ее. Из чего я заключил, что она нуждалась в поддержке другого рода, и предложил ей сейчас же встретиться и что-нибудь вместе выпить. Она была занята, но была не против пообедать вместе на следующий день. Выбор ресторана она оставляла за мной. Ведь это я специалист по парижским вылазкам. Она читала мои статьи и часто соглашалась с моим мнением. За исключением нескольких баров в ее квартале: я больше любил «Местечко» (67, площадь доктора Феликс- Лоближуа), чем «Три комнаты плюс кухня» (23, ул. Шеруа), она — наоборот.
С самого начала разговора я с трудом понимал, о чем она говорила, пребывая в шоке от факта, что я говорю с ней по телефону. Эта девушка, которую я не видел уже несколько недель, но которая занимала все мои мысли, говорила со мной как со старым другом, школьным товарищем, коллегой по работе. В полном отсутствии двусмысленности нашего диалога была какая-то неясная напряженность, в которой мое желание встретилось с ее интересом ко мне. Мне было тяжело сопоставить голос Аннабель с воспоминаниями о ее лице, силуэте, что придавало еще больше нереальности нашему разговору. Она даже не побеспокоилась узнать, буду ли я свободен завтра в обед, решив, что для нее я есть и буду свободен всегда, в любое время дня и ночи, неважно какого дня и какой ночи. Я отменил свой обед и занялся поиском ресторана в 17-м округе. Бюро Аннабель находились на улице Рима. Она говорила о нем во множественном числе, но на самом деле бюро было всего одно, на чердаке дома, где жил Стефан Маларме с 1875 года до своей смерти (1898). Оно стало для меня местом паломничества, даже после того, как она его оставила, чтобы разместить свои — сейчас их у нее уже несколько, — бюро в Левалуа-Перре, на улице Камий Пелетан.
* * *
Она пришла после меня, но всего лишь одной минутой позже. Обед, запланированный по телефону, превратился в кофе, потом в чай. Она выбрала место, которое я не любил: бар «Три комнаты плюс кухня». Небо было серым и круглым от невыпавшего дождя. Аннабель была недовольна, напрасно захватив зонтик.
— Как все прошло в Риме?
— Фабьен тебе не рассказывал?
Она начала разговор с имени моего брата. Это должно было меня насторожить. Но я пропустил это мимо ушей. Мои уши были заложены, и только глаза работали. Это нормально в начале любви. В конце ее глаза закрыты, а в уши вливается поток неприязни и злобы от человека, красоту которого мы уже не замечаем.
— Нет.
— Он не переставал напиваться в стельку.
— Стресс.
— Если я его стресс, то в таком случае мне лучше уйти. Я не хочу быть причиной цирроза печени.
— Фабьен всегда много пил, даже перед тем, как познакомился с тобой. Не говоря уж об остальном.