— Бледная! — кривились, морщились. — Блеклая моль! — и тайком смотрели сухие и ломкие кончики своих черных волос.
Первой к берегу привели невесту, облаченную в шелк василькового цвета, усеянный черным жемчугом. На плечах ее лежала меховая накидка из оленьей шкуры.
Королевская стать и девичья стройность украшали ее лучше любого наряда, но одетая в дорогое платье, она словно возвышалась над простым народом Моще-Рехты. Будто ландыш спрятался на горной равнине. Это и завораживало, и заставляло поостеречься. Сколько людей повадиться сорвать его, сколько растоптать, а сколько спасти? Тайна — в том, что скрывалось за тонкой девичьей фигурой: долгожданный мир или необратимая погибель.
Ветер развевал две тонкие не заплетенные пряди из стороны в сторону, закручивал снежным вихрем вокруг прически-ракушки. Многие удивлялись ее красоте, многие завидовали. Она пленяла, заставляла неотрывно наблюдать, изучать и любоваться. Недаром Хрут следил с утеса за происходящим внизу.
Все ждали часа, когда солнце коснется морской глади, а женщины запоют, не нужна им будет ни флейта, ни дудка. Они исполнят песнь о чувствах, песнь о любви. Дикую, необузданную морскую песнь.
"Бьется в волнах морской корабль,
Машет платочком парус в дали.
Дева у края, шепот прощанья:
Милый, вернись, не пропади.
Дай обещанье, дай обещанье.
Бейся, бейся
И сбереги.
Чудищ морских видел не мало,
Ранили в спину с копьем на мели.
Старый корабль, дальние дали,
Милая, только жди
Дай обещанье, дай обещанье.
Бейся, бейся
И сбереги.
Понял моряк, понял немало,
Видел другие дома и пути.
Много проплыл, много изведал,
Жемчугом главным всегда была ты.
Дай обещанье, дай обещанье.
Бейся, бейся
И сбереги"
Ветер окутывал ласковой пеленой песчаный берег. Кто-то зябко переступал ногами, кто-то расправил плечи, подставляя долгожданному солнцу бледный лоб. Все были в ожидании таинства. Даже чайки не нарушали тишину криками, даже дети, вечные шалуны, стояли рядом с матерями, не вырывали ладошки, не убегали с визгами. Все сотни глаз были устремлены в одну точку.
— Выпьет? — не оборачиваясь спросил Хрут у сидевшего поблизости Ригира.
Птица была далеко, лица не разберешь, но ему хотелось бы увидеть заплаканную нареченную. Так он представлял ее сейчас: грустной, тоскующей, страдающей и жаждущей. Он знал, как мучились нареченные, еще ребенком запомнил. Хрут кусал губу, обсасывал мысль по кругу. Пусть жаждет не воды, а оказаться его. В его объятиях. Он закивал, соглашаясь с мыслями. Пусть это будет ее заветным желанием.
— За тебя то уж точно, — Ригир лишь невнятно хмыкнул.
Его слепость к чужим невзгодам взяла отгул. Ин снова где-то пропадал и изрядно действовал на нервы.
— Где он опять? — Спросил отец у собравшихся отпрысков.
Ригир застегнул плавательный мундир. Застежка неприятно впилась в кадык, заставила поморщиться. Он посмотрел на Илея, взглядом сообщая: “Отец заметил”.
— Я могу поискать его. — Воодушевился Олли, который бодро разминался, размахивая копьем. — Мы ведь не сможем начать без…
— Что за глупости. — Перебила его королева-мать. — Дорогой, разве нет правила, которое позволит принять участие лишь троим? — легко произнесла королева, обращаясь к мужу.
— Нет, — безотказно в один голос ответили Махна Вечный, Илей и Ригир.
Братья сдержано переглянулись, а король устало вздохнул, поднялся и подошел к обрыву. Сколько он себя помнил, всю жизнь морские относились к традициям с благоговением. Чтили жемчужный свод, учили безмолвный язык, дрались до беспамятства, знали свое место, любили красивых дев… В разрез тоскливых отцовских мыслей шел иной спор:
— Мама! — резко произнес Олли, будто оторвал кору от дерева. — Если Добис не пройдет, я не смогу участвовать!
Королева ахнула:
— Милый мой, я и слова не сказала об этом! — возмутилась она и вернула сыну обиженный взгляд. Он в первый раз повысил не нее голос… — Тебе так понравилась эта птичка? — недоумевала она.
Олли еще больше надул губы и отвернулся, ударяя копьем по воздуху. Понравилась, не понравилась… Еще чего спросят? Он об этом никому не расскажет!
Пера, его мать и третья жена короля, вздохнула: “Ох уж эти мальчишки! Им бы только гоняться за сокровищами и размахивать копьями”. Олли целился, а затем резко подсекал воздух и бил невидимого противника. Замахнулся, прокрутился, уклонился и ударил. Шелковистый хвост то и дело подпрыгивал и грациозно опускался на спину. Щеки разрумянились, на лбу выступил пот, но это лишь украшало мальчишеское изящество и красоту. Невидимка сражался не хуже Олли, заигравшись принц чуть не попал отцу по плечу. Махна, отклонившись, вырвал из рук сына копье.