— Она выбрала меня! — склизко прошипел Хрут, но ответа так и не дождался.
Ин молчал, его глаза, холодные и пронзительные, держали и контролировали. Казалось, он не хотел слышать никого вокруг, тем более Хрута. Он был его главным соперником. Хрут и мне был поперек горла, хотелось развернуться к нему и завопить.
– “Уходи! Оставь меня в покое! Ты мне противен!”
Но я не буду вмешиваться, столько глупостей я уже натворила… А если они сейчас подеруться? Кого обвинят в разладе семьи, унижении морской короны… Не сложно догадаться.
Ригир, подошедший внезапно и тихо-тихо, так чтобы услышал только Ин и по несчастливой случайности я, произнес:
— Добейся ее честно. — Он практически выдохнул слова, я бы их не разобрала, если бы не стояла так близко.
Руки Ина сжались, взгляд ощетинился. Такое теплое с самого начала касание стало стальной хваткой. Я поморщилась, но успела разглядеть, как “крошки” в его радужках покрываются холодом.
— Видишь, ей неприятно быть с тобой, — мерзкий слизняк выдавил эти слова Ину в лицо, и тот, моргнув, разжал ладонь.
Кожа горела то ли от внезапной близости, то ли от неожиданной грубости. Ин отступил.
И люди будто ждали, когда я останусь одна, не дали перевести дух, опомниться. Они тут же расступились, образуя для меня тропу, по которой я пришла сюда. Теперь она тянулась в другую сторону и вела меня к той металлической чаше на краю. Мне все еще хотелось заглянуть внутрь, рассмотреть предмет вблизи и понять его ценность.
Старик-вестник неспеша подошел. В его руках лежала фиолетовая тесьма. Он бережно взял обе мои руки и перевязал тканью запястья. Мои ладони вновь легли лодочкой, будто туда нужно что-то вложить.
— Вот он — твой благосклонный. Пусть ведет в путь свою драгоценность.
Хрут наблюдал, как из кармашка на груди вестник достал сверток. Вещица явно поместилась бы в моих ладонях, но Хрут вырвал предмет “скользкой” рукой. Он будто ждал подарка, лицо его тут же разгладилось, он поклонился, схватил меня за руки и потащил наверх. Пробил барабанный бой.
Люди вокруг одобрительно улюлюкали, пока Хрут тянул меня наверх. Его размашистые шаги шли в разлад с моими плавными и изящными.
– “А ведь точно”, — подумала я.
Нянечки только и делали, что попрекали меня "тяжестью поступи". "Принцесса ступает легко, как перышко. Что же Вы всю мощь вкладываете в каблук!" Не может человек, обремененный тяжелой душой, ступать легко. Как меня угнетали правила и несвобода, так и Хрута сейчас гнетет его злость и слабость.
В этом месте я чувствую себя свободно, хоть и играют мною морские, как им вздумается. И теперь мне не нужно стучать каблуками, выбивая всю злость о мрамор. Я нашла свое место, сам морской песок меня несет. Я расправила плечи и вырвала руки из его хватки. Меня не нужно вести, я вольна идти сама! Не теряя изящества, я поравнялась со слизняком.
Чаша была намного больше, чем мне представлялось. В такую с легкостью поместится человек!
— Я бы хотел быть вежливее… — Хрут сильнее сжал сверток, напрягая ладони. — К тебе, — полностью обескуражил он.
Глава 20. Часть 4
Я удивленно посмотрела перед собой, затем наморщила лоб, но так ничего и не произнесла. Лишь посмотрела на него искоса. Мы шли по тропе, продолжая приближаться к вершине холма. Теперь я отчетливо видела крышку, которая будто створка ракушки крепилась к чаше с одной стороны.
— Не вижу радости. — Такой ответ подходил ему куда больше.
— И что бы ты сделал, будь ты вежливым? — с сомнением уточнила я.
— Заслужил поцелуй.
Я взаправду думала, что он пошутил и сейчас посмеется или сверкнет зубами в нагловатой улыбке, но Хрут смотрел на меня с серьезным видом. Я не сумела сдержать истерический смех, губы раздулись, выпуская изо рта воздух, как кипящий котелок. Неужто он перегрелся на солнце?
Я промолчала и ускорила шаг, уходя вперед. На земле вместе с камнями рассыпались измазанные грязью ракушки. Будто корни, они проглядывались из земли и цепочкой тянулись наверх. Раковина переливалась на солнце и с каждым шагом открывала высеченные в серебре рисунки, которые все это время прятались внутри. Люди пели песнь. Трогательные слова о девушке, его главной драгоценности, заставляли сердце биться чаще.
“Дай обещанье, дай обещанье.
Бейся, бейся
И сбереги".
Витые канаты удерживали раковину, чтобы она не упала с обрыва. Множество узлов крепилось за нижнюю часть. Веревки длинными полосами тянулись от раковины по земле, они были сплошь усыпаны битыми ракушками вперемешку с белыми жемчужинами. Жемчужные нитки свисали с верхней части ракушки, словно капельки воды стекали с мокрых волос, переливаясь под лучами солнца.