Когда она их открыла, в комнате царил голубоватый сумрак. В мягком свете ночника Лора разглядела у своей кровати высокую сильную фигуру, при виде которой у нее замерло сердце. Жан!..
Лора не знала, произнесла ли она его имя вслух. Она знала только одно: ее битва проиграна. Она влюблена в человека, который собирается жениться на ее сестре.
Лора прекрасно понимала, что это безрассудно и глупо. Она захлебнется в этом чувстве, как в океане, оно поглотит ее, как пучина. Лора уткнулась лицом в подушку, чтобы скрыть непрошеные слезы. Жан наклонился и осторожно коснулся пальцами ее подбородка. Это прикосновение ударило ее словно электрическим током, порождая отчаянное желание протянуть руки к нему навстречу.
— Люси занята приготовлением ужина. Я пришел, чтобы проводить тебя в столовую. Наверное, ты переутомилась, дорогая, если вскрикиваешь во сне.
Небрежно, как будто нехотя, он погладил Лору по щеке горячей ладонью, вызвав в ее теле долго не затухающий трепетный отклик. Лора стиснула зубы, еле сдерживая нарастающую по спирали сладкую боль желания. А когда он коснулся пальцем уголка ее рта, она вновь яростно отвернула голову, еще глубже зарывшись в подушку. Очевидно, неправильно истолковав причину ее паники, Жан выпрямился и успокаивающе сказал:
— Ужин подождет еще минут десять. Не беспокойся об этом. Прими душ, а я пока поищу, во что тебе переодеться, — это сэкономит нам время.
Стесняясь своей измятой юбки, Лора соскользнула с кровати. Хорошо, что он не догадался об истинной причине ее беспокойства. Возможное опоздание к ужину Лору совершенно не волновало. И хотя сейчас Жан вел себя как радушный хозяин, она не доверяла ни ему, ни себе. Ей вовсе не хотелось, чтобы он рылся в ее вещах. Это подразумевало некоторую интимность отношений.
— Я сама решу, что мне надеть, — жестко сказала она, не осознавая, что испуг, горящий в огромных зеленых глазах, выдает ее с головой.
— Не волнуйся, я равнодушен к женскому белью, — с кривой усмешкой проговорил Жан. — А теперь поживее, мы теряем время.
Она послушно направилась в ванную — просто потому, что не могла оставаться в одной комнате с ним, дышать одним воздухом, от которого кровь начинала стучать в висках.
Лора закрыла дверь ванной и обессиленно прислонилась к стене, ощущая ногами холод мраморного пола. Она заметила, что ванная не запирается изнутри, и это ей не понравилось.
Как могла она допустить, чтобы чувства настолько вышли из-под контроля? Что делает с ней ее глупое сердце? Куда смотрит разум? Влюбиться в будущего мужа своей сестры — в ее жизни не было ничего более безумного. С ее стороны это не только глупо, но и бессовестно по отношению к Кэтрин! И к тому же это означает, что теперь она не может выйти замуж за Ронни. Даже если случится чудо, и она больше никогда не увидит Жана, то все равно всегда будет вспоминать его. Вспоминать и сравнивать.
Вспоминать то, о чем предпочла бы забыть, то, чего предпочла бы никогда не знать. Вспоминать охватывавший ее внутренний трепет и это непреодолимое влечение. Эту жажду близости, желание быть рядом с ним всегда… всегда… Она никогда не испытывала ничего подобного к Ронни. Ни дрожи, ни трепета, ни ощущения необыкновенной полноты жизни.
Дрожа словно в лихорадке, Лора поспешно стянула с себя одежду, все время бросая встревоженные взгляды на незапертую дверь.
Она приняла душ за рекордно короткое время — три минуты. Конечно, вряд ли он осмелится войти сюда, думала она, да и дымчатое стекло душевой кабины обеспечивало некоторую защиту, но интимность любого рода — даже эта небрежная, почти естественная интимность, которую он создал, когда пришел будить ее, — была невыносима для бедного истерзанного сердца.
Когда она стояла, завернувшись в большое махровое полотенце, и поспешно стягивала с головы резиновую шапочку, дверь открылась и вошел Жан — так, будто имел на это полное право. Не глядя на нее, он положил на стул выбранную им одежду и вышел, небрежно бросив через плечо:
— Пять минут, хорошо?
Лора взглянула на принесенные Жаном белье и одежду и вспыхнула. Рядом с легким облачком черного шифона лежали кружевные трусики и тонкие прозрачные колготки. Она закрыла глаза и застонала в отчаянии. Ну что на нее нашло? Почему перед поездкой во Францию она в каком-то безумном порыве ринулась в дорогие магазины? Что заставило ее купить ярко-красный брючный костюм, который она все равно никогда не осмелится надеть, и это черное шифоновое платье с серебристой вышивкой по подолу и неприлично глубоким вырезом? И, разумеется, среди практичных юбок и строгих английских блузок в бежевой гамме Жан отыскал в ее вещах именно это платье, предпочтя его всему остальному.