Я села в постели. Сон пошел мне на пользу. Во-первых, я почувствовала себя отдохнувшей, полной сил и готовой к свершениям. Во-вторых, кое-что в ситуации прояснилось. По крайней мере, теперь мне понятно, почему церемонию наречения будет проводить сам старший жрец. Но кто мой жених? Я огляделась и тихо выругалась сквозь зубы — служанки не было. Я же просила разбудить меня!
Часы нашлись на комоде, но сходу разобраться, сколько времени я проспала, не получилось: семь стрелок, три циферблата — запутанная система. Чтобы узнать время, я поступила проще: подошла к окну, благо выходит оно на восточную сторону, успела утром убедиться. Определять время по солнцу я не умею, зато знаю, что в полдень дневное светило должно быть в зените. Вряд ли местные законы физики принципиально отличаются от земных.
— Госпожа…, - в комнату просунулась знакомая мордашка.
— Я сказала меня разбудить, — не сдержала я раздражения.
К счастью, сама вовремя проснулась. А если бы нет?!
Девочка надулась:
— Жалко было, госпожа. Вы так сладко спали. Всю ночь ведь глаз не сомкнули!
З-заботливая.
Ругаться я не стала, просто решила для себя, что сменю служанку при первой же возможности. Девочка милая, но малость недалекая и не по делу инициативная, так что пусть прислуживает кому-нибудь менее требовательному. К тому же есть и более веская причина сменить служанку: девочка тесно общалась с настоящей Ешминой и неизбежно заметит изменения в поведении госпожи. Обойдется.
— Мне нужно позавтракать.
Приказывать накрыть в спальне не стала. Вдруг здесь это не принято?
— А омовение? — всполошилась девочка. — А прическа? А платье сменить? — зачастила она, испуганно глядя на меня широко распахнутыми глазами.
— Само собой, — поморщилась я.
— Вы сама не своя, госпожа, — протянула девочка с легкой обидой.
Ну вот, чего и следовало ожидать. Я промолчала и сбежала в ванную, порадовавшую вполне привычной сантехникой. Никаких горшков и кувшинов. Из стены выходил длинный хромированный кран, вода из него падала в белую чашеобразную раковину и утекала в неизвестность по трубам. Я быстро привела себя в порядок, немного постояла, смотря в зеркало и привыкая к новой себе, вернулась в спальню, и служанка снова удивилась. Видимо, Ешмина была любительницей поплескаться подольше, а я совершила очередной промах. Проклятие!
Ничего не говоря, служанка отложила подушку, которую до моего появления не слишком усердно взбивала, и также молча принесла из гардеробной скромное домашнее платье, бежевое, украшенное узкими полосками белого кружева. Я одобрительно кивнула. Нет времени выбирать, жрец прибудет с минуты на минуту.
Эх, знала бы я, что ничего дельного в разговоре так и не прозвучит!
— Церемония наречения состоится на закате, — разве можно эти сведения считать полезными? Едва жрец убыл, за мной пришла мамина личная служанка:
— Каари Ешмина, прошу за мной. Мы должны успеть подготовить вас к вечеру.
Глава 2
Подготовка к свадьбе, наверное, одинакова во всех мирах. Служанки начали с омовения. В купальне, отдаленно напоминавшей турецкий хамам, меня раздели до белья, усадили на теплый камень, облили водой сразу из нескольких кувшинов, после чего обмазали бурой, пахнущей травами жижей и отправили в парилку. Скраб, обертывание, маска для волос, маска для лица, массаж с ароматическими маслами. Я чувствовала себя избранницей восточного падишаха, не меньше.
— Ми, малышка.
Услышав тихий полузнакомый голос, я напряглась. «Ми» Ешмину называла только мама.
Я обернулась. В комнату отдыха, куда меня привели после купальни, вошла пухлая белокурая женщина. Вот от кого Ешмина унаследовала льняной цвет волос. Я присмотрелась к женщине. Наверное, она была бы очень симпатичной, но следы рыданий делали ее некрасивой, почти уродливой.
— Матушка?
— Ми, мне так жаль, девочка.
— Высшую волю мы можем только принимать, матушка, — никогда так не считала.
Женщина с трудом улыбнулась:
— Я очень рада, что ты осознаешь возложенную на тебя Небесами ответственность. Ты мудрее меня, Ми. Если бы я могла, я бы отказалась тебя выдавать, а ты принимаешь…
Она не договорила, всхлипнула.
Я попыталась обнять женщину — почувствовала перед ней иррациональную ответственность. Мама же, пусть и не совсем моя… Она вывернулась.
— Ну что ты, Ми. Я обещаю держаться и гордиться тобой.
Ощущение, что меня готовят как порося на убой, усилилось.