— Вы знаете, что было дальше, — вздохнула она.
— Я был далеко на юге. Что император затеял войну на Побережье, услышал лишь через полгода после того, как Тоненг был взят, а весь рэтах Танеррет перешел под власть островов.
— Было много крови. Когда сопротивление сломили, солдаты принялись вымещать злость на мебели и на немногих выживших… мы прятались в одной из комнат в круглой башне. Считалось, что она самая защищенная. Мы тогда уже знали, что отец убит, и знали, что тоже скоро умрем…
— Почему же вы оставались в крепости?
— Отец был уверен, что придет помощь. А она не пришла.
— Но как-то же вы оказались в этой вашей обители всеобщей любви? Что случилось?
— Что могло случиться в только что взятой крепости с женщинами, детьми и калеками, которым больше негде было прятаться? Одних убили… других — лучше бы убили. Мне было четырнадцать. Для ифленских убийц это вполне достаточный возраст, чтобы…
Она вдруг выпрямилась и прямо посмотрела в глаза Шеддерику. Впервые за эти три долгих дня.
— Я дралась. Я убила одного из них каменной статуэткой. Это, кажется, их разозлило — а до того они смеялись. Убивали, смотрели и смеялись. Я надеялась, что все однажды забудется… но почему то даже сейчас я помню… я их всех помню. Пожалуйста, не спрашивайте меня больше. Я говорила, не хочу об этом…
Боевого опыта Шедде хватило, чтобы представить, как это было — как это могло быть. Как отчаянно должна была драться та, прежняя Темершана. И какими смешными должны были казаться ее попытки защитить себя разгоряченным боем солдатам. Она была их законной добычей — вместе с драгоценностями, мебелью, запасами еды и вина.
Многое встало на свои места.
У нее было право ненавидеть завоевателей. У нее были причины не желать возвращаться в Тоненг. Серьезные причины. До которых, вообще-то самому Шеддерику та Хенвилу, не должно быть никакого дела. Потому что она — это всего лишь еще один хороший шанс избежать народного бунта в Тоненге и большой войны с соседями рэтаха — в будущем.
Шеддерик осторожно сказал:
— Если вы желаете, я верну вас в монастырь или отведу в любое названное вами место.
— А если бы я сказала вам… сказала тогда, в монастыре. Вы отказались бы от идеи женить на мне своего брата?
— Не знаю. — Шеддерик продолжал наблюдать, как пальцы девушки все медленней двигаются по плошке с зернами. — Может быть. Но скорей всего я просто действовал бы немного иначе. Темери. Я не хочу вас обманывать. Страна действительно на грани большой беды и вы мне тогда и вправду казались единственной возможностью если не отменить катастрофу, то хотя бы отложить. Да, ваше присутствие не гарантирует, что все пройдет гладко. Но вы — единственная наследница рэтаха. Наследница, портреты которой есть чуть не в каждом доме, их держат за полкой с идольцами покровителей. Но если вы сейчас скажете мне, что хотите вернуться к монахиням, я выполню вашу просьбу.
Темершана покачала головой с легким сожалением:
— Я не смогу вернуться. Я вышла из-под покровов Великой Матери. Это означает, что обряд речения для меня более недоступен. И я не хочу быть у них приживалкой. Особенно после того как легко они согласились на сделку с вами. Я сама решила, что поеду с вами в Тоненг, помните?
— Ну, я не оставил вам выбора.
— Знаю. И все-таки, это было мое решение. Что бы меня там ни ждало.
— Мы с братом сможем вас защитить.
— Давайте сюда воду. Попробую сварить нам что-то вроде каши. Только соли здесь нет, так что будет невкусно.
Шеддерик, немного удивленный резкой сменой темы, передал ей на четверть заполненный котелок.
Темершана осторожно ссыпала в него зерна, а потом ловко, как будто всю жизнь так готовила, импровизированным ухватом поставила котел в печку. Подышала на замерзшие руки и ответила на вопрос, который так и не прозвучал.
— Те люди. Офицеры, соратники вашего отца. Ведь не только я их помню. Они тогда прекрасно знали, кто я. Они тоже должны меня помнить…
Шеддерик обозвал себя в уме беспросветным идиотом, но не придумал, как ей ответить. Просто сказал:
— Залезайте на печку. Там, наверное, уже тепло. Отдохните.
— Каша. Надо дождаться. Может пригореть…
Фразы у нее получались короткие и ломаные — как будто в сознании ее удерживала только одна сила воли.
— Я послежу за кашей, — пообещал Шедде. — И позову вас, как только будет готово…
Темершана та Сиверс
Темери проснулась с ощущением большой потери. Словно что-то оторвали от сердца, что-то значимое, но незримое. Оторвали и спрятали в старинной железной шкатулке, а ключ выбросили в окно.