Эта новость мгновенно заставляет меня подобраться, а мой организм протрезветь.
— Какой ещё сабантуй? О чём ты?
— Ну как же? Король устроил отбор, тебе невест со всех уголков страны свозили. Неужто не знал?
Чувствую, как закипает внутри холодная ярость. За моей спиной, значит? Совсем уже сбрендил родитель со своим маниакальным желанием меня женить?
— Ты уверен? — чувствую, как проступает на коже чешуя, и от злости едва сдерживаю оборот.
— Да ты, я вижу, совсем ни сном, ни духом? Клянусь своей кобылой! Лучшей, племенной! — возмущается моему недоверию хан Багут.
Я молча скриплю зубами, пытаясь взять себя в руки, чтобы не разнести напрочь этот шатёр, а тот, между прочим, продолжает.
— Возьми к себе на отбор мою дочку младшенькую, Арианцелзэ.
Вот тут уже мои глаза из орбит полезли, не хуже чем у орков после виски. Надо же. “Цветок небесной красоты”. Хотел бы я на эту орчиху глянуть. Хотя нет. Не хотел бы, ещё примут это за согласие. А хан дальше вещает, на судьбу горькую жалуясь. Мол совсем, бесстыдница, от рук отбилась: мать, отца не слушает, замуж не хочет, скольким достойным орджитам отказала, все книги свои почитывает, да думы умные думает.
— А я всегда Манишэ, маме ее, говорил, нельзя бабе умной быть, нельзя! Дело бабы, что? Плов варить, детишек воспитывать, ковры ткать, мужа любить, а эта: “Учиться, — говорит, — Хочу! В академию поступлю!” Хворостиной бы ее, да я девок не бью, низкое это дело — на слабых руку поднимать.
Слушаю я это все и челюсть с пола подбираю. Это уже точно бред какой-то.
— Багут, я тебя, конечно, уважаю, но на кой мне твоя Арианцелзэ сдалась? Я с драконицами этими отборными не знаю, что делать.
— А вот это плохо, что не знаешь, — щурит хитрый глаз старый орк. — Как баб ублажать — это уметь надо. Иначе от них жизни никакой. Совсем злые стают.
Удавить бы его да жалко. Издевается ведь зеленомордый.
— Твоё предложение весьма заманчивое, Багут, но жениться я на ней всё равно не смогу, сам понимаешь. Расы у нас несовместимые для продолжения рода, — пытаюсь уклониться от такой великой чести.
— Да не надо тебе жениться на ней, — машет тот руками, — Пускай просто в дворце у тебя поживет, на нормальных девок посмотрит, которые замуж хотят, а не в академии всякие поганые, может хоть бабьего ума наберется.
Представляю, что будет, если я притащу на отбор такое чудо. Батя сам от злости позеленеет. Хм. Может идея не так уж и плоха?
Видимо, Арианцелзэ отправиться во дворец и сама не прочь, потому что появляется невесть откуда, словно ждала этого разговора у шатра. Хан же доченьку сразу подталкивает ко мне с отеческой гордостью. Хорош Цветочек, с зеленцой такой, косы еще короче чем у меня, колючим ижиком застыли, в носу кольцо, в губе кольцо, в брови тоже блямба какая-то висит. А сама скромненько так стоит, глазки потупила, едва не ножкой шаркает.
Чешу затылок в раздумьях, как бы так повежливей отказаться, чтоб и хана не обидеть и самому от Цветочка избавиться. Но хоть уже прошёл первый порыв сорваться и лететь в столицу, дабы высказать отцу всё, что думаю о его кознях. Пуская стоит столица.
— Давай ка мы, Багут, завтра с утреца это дело обсудим. Такие вопросы на трезвую голову решать нужно, — может за ночь в эту голову и придёт какая-нибудь здравая мысль, как лучше поступить, чтобы при своём остаться и голову в петлю навязанного брака не совать.
Рассвет подкрался незаметно. Как только небо окрашивается багрянцем, поднимаю взвод своих гвардейцев. Поспали пару часиков и хватит. Мы, драконы, выносливые, если нужно и неделю без сна провести можем. Что нам мирные переговоры эти с орками? Да и не все мои ребята спали, если на то пошло. Граница недалеко, деревня пограничная в пяти минутах лету. Весьма гостеприимная деревня, надо отметить, и девки там очень даже рады гостям. Что я зверь какой-то — бойцов своих из ласковых гостеприимных объятий в самый неподходящий момент вытаскивать? Да и что эти пару часов уже решат?
Седлаю своего Смерча, а сам всё думаю, как Багуту отказать. И так, и эдак верчу в голове слова, а они все равно обидными кажуться. А обижать старика очень не хочется. Вот и изгаляюсь мысленно в словоблудстве. От столь важного дела меня отвлекает тихое покашливание. Оглядываюсь, а там Цветочек с ноги на ногу переминается. Стесняется, узелок с барахлишком в руках теребит.
— Здравствуй, Ари, — вздыхаю и прикидываю, что дальше делать и как её отговаривать.
— И тебе многих лет и зим, Ледяной Крэс, — едва слышно лепечет. — А я вот тут собралась, как знала, что вы на рассвете выезжать будете.