Но в жизни за все приходится платить. Ди это хорошо понимала. Она вспомнила отчима — уважаемый всеми консультант, радушный хозяин, щедрый отец. Таким он был, по крайней мере, вначале, пока не пришло время расплаты.
Ди еще раз оглянулась, прежде чем свернуть к заброшенному пустырю, окружавшему ее жилье. Забитые досками квартиры выглядели жутковато. Но она знала, что некоторые служили пристанищем для таких, как она. Ее жилище было в конце блока и на втором этаже.
Ди осмотрелась кругом, проверяя, нет ли кого. Потом отодвинула доску, закрывавшую окно снизу. Она протиснулась в щель и протащила Генри. Затем снова задвинула доску и подперла ее кирпичом. В рюкзаке у нее был фонарик — с его помощью она добиралась до свечей и спичек, спрятанных в шкафчике под ржавым умывальником.
Ди спала в задней комнате, где ее предшественник оставил старый матрас, в своем спальном мешке, который она стирала вместе с одеждой в прачечной, когда появлялись деньги.
Вот уже три месяца она и жила то в одной квартире этого дома, то в другой и стала уже привыкать. Встреча с Бэкстером заставила ее задуматься о своей жизни. Она зашла в туалет и посмотрелась в треснувшее зеркало над раковиной. Оттуда на нее глянуло худое лицо с ввалившимися глазами. Когда-то она считалась хорошенькой. Наступит ли время, когда ее былая красота вернется? Или она ушла вместе с прошлым?
Ди вспомнила о предложении Бэкстера Росса. Пожалуй, это единственный шанс изменить жизнь. И она просто сумасшедшая, что отказалась. Пусть это сплошная ложь, но что с того? Ее мать живет так уже много лет.
Интересно, притворялась ли мать так и с отцом? Казалось, ее потрясла его смерть, но уже через несколько месяцев появился Эдвард Литтон. Вроде бы они очень подходили друг другу. На свадьбе мать выглядела счастливой. Но очень скоро их совместная жизнь дала трещины. Даже будучи красавицей, мать Ди оставалась неуверенной в себе и легко поддавалась депрессиям. Отец всегда морально поддерживал ее, но Эдвард был совсем другим человеком, и его раздражение и разочарование были очевидны.
Ди боялась, что отчим оставит их. Боялась потому, что в свои четырнадцать лет была такой же эгоистичной, как и любой подросток, и не хотела брать на себя заботу о матери.
Но мать с отчимом заделали трещины в отношениях и стали идеальной парой. Ди была благодарна отчиму за то, что он остался. Они стали ближе, он просто обожал ее.
Эдвард первым заметил, что она выросла, и стал давать ей деньги, чтобы Ди могла купить себе стильные вещи, а не те детские одежки, которые ей покупала мать, все еще видевшая в ней ребенка.
Именно Эдвард разрешил ей пойти на первую дискотеку и смеялся, когда она пришла домой немного навеселе. Он принимал близко к сердцу ее мелкие подростковые провинности вроде курения и прогулов. Он же возражал против школы-пансиона — говорил, что Ди уже слишком взрослая, чтобы привыкнуть к пансиону.
Лишь тут ее мать проявила настойчивость, и Ди отправили в школу для девочек в Гэмпшире. Ди не хотела ехать, но освоилась на удивление быстро. После напряженной домашней обстановки жизнь в пансионе показалась ей почти курортом.
И все же она с нетерпением ждала рождественских каникул, а Эдвард и мать, казалось, были рады ей. Эдвард купил ей несколько «взрослых» платьев — в том числе и мини, открывавшее ее длинные ноги.
Никто не возражал, когда она пила вино вместе с гостями. Она не опьянела, вино лишь развеселило ее, и она много танцевала с Джеймсом, который был старше ее. Потом они целовались в летнем домике. Деборе это понравилось, и она даже позволила Джеймсу легкие ласки. Но у нее и в мыслях не было пойти дальше.
Эдвард решил иначе, застав их в страстных объятиях. Он превратился в строгого отца и отослал молодого человека. Затем настала ее очередь. Она помнила, что все время повторяла: «Ничего не было, ничего не было». Но отчим не слушал. Он схватил Ди за руку, когда та попыталась уйти. Только позже она поняла — он был пьян и поэтому зол.
Тогда же она чувствовала лишь стыд. Он назвал ее шлюхой и обвинил в том, что она «сама напрашивалась». Он также обвинил ее и в другом, но она, еще наивная девочка, не испугалась его слов. Она все еще видела в нем разгневанного взрослого. Затем наружу выплеснулось раздражение, которое он испытывал к ее матери. Тут-то их отношения отца и дочери закончились.
Ди пыталась вырваться из крепких тисков его рук, пока он посвящал ее в детали безрадостного брака с матерью, где отсутствовали сексуальные отношения.
— Ну, по крайней мере, мы знаем, что ты у нас не фригидна, малышка Дебора, — безжалостно продолжал Эдвард. — Да и не малышка уже…
Его взгляд упал на ее маленькую грудь, подчеркнутую легким облегающим платьем, и рука, сжимавшая Ди, начала поглаживать ее, вызывая ужас и тошноту.
— Пожалуйста, Эдвард, давай вернемся к гостям… — Ее лицо побелело от страха.
— Зачем? Чтобы этот мальчишка снова облапал тебя? — Эдвард недобро засмеялся, преграждая ей путь. — Сладенькая девочка, очевидно тающая от желания… то, как ты расхаживаешь по дому в своих коротеньких ночнушках…
Ди только мотала головой. Он обхватил ее и прижался к ее губам, стараясь разомкнуть их и просунуть в рот язык. Ди изворачивалась, била его и отталкивала, пока, наконец, ей не удалось высвободиться.
Она опрометью кинулась к дому. Вечеринка все еще была в полном разгаре. Никто не обратил внимания, когда Ди ворвалась в дом и заперлась в туалете. Там ее стошнило.
Ди собиралась обо всем рассказать матери, но Эдвард опередил ее. Согласно его версии, Ди слишком много выпила и вешалась всем на шею, включая и его. Он обратил все в шутку, приписав это нормальной реакции подросткового организма. Мать не стала ни о чем расспрашивать, а когда Ди попыталась объяснить ей, что это Эдвард целовал ее, она даже слушать не стала.
Теперь, лежа на матрасе в грязной комнатушке, Ди поняла, что именно в тот вечер кончилось ее детство. Она сбежала не сразу — ей еще не хватало смелости. Так хотелось верить Эдварду, его обещаниям, что это больше не повторится. Но через два месяца история повторилась. Потом еще и еще.
С каждым разом Эдвард заходил все дальше, а Ди все больше замыкалась в себе, скрывая происходящее, так как с самого начала мать не поверила ей.
Каждый поцелуй, прикосновение, случайное касание неминуемо приближали тот день, когда он изнасиловал бы ее. Она пыталась запугать отчима, грозя, что все расскажет. Но кому? Матери, которая глотала таблетки при малейшей неприятности и жила как будто на другой планете? Друзьям семьи, которые восхищались Эдвардом за то, что он не побоялся жениться на женщине с взрослым ребенком?
Однажды он приехал в пансион и решил сделать ей сюрприз, поведя на обед в ресторан. Ди хотела отказаться, но что она могла сказать начальнице, когда он в ее кабинете изображал любящего отчима? Кто, кроме нее, мог знать, что скрывается за его улыбкой? Только не миссис Чемберс, которая улыбалась в ответ Эдварду, очаровавшему ее и тем самым завоевавшему доверие.
И потому Ди поднялась наверх за курткой и спрыгнула с верхней площадки на землю. Может, это было глупо, к тому же больно — она растянула сухожилия лодыжки и разорвала связки колена. Ей пришлось вытерпеть, как Эдвард строил из себя обеспокоенного отца и заботливого врача. Но трюк ее стоил мучений. Вместо обеда они поехали в больницу.
Ди решилась именно тогда. Она дождалась, когда зажило колено и были сданы все экзамены, и купила билет в один конец до Лондона. Ди остановилась в дешевой гостинице. Она не нашла ни работы, ни маленькой однокомнатной квартирки — ничего, на что смутно рассчитывала. Через полтора месяца у нее закончились деньги. Через три дня ее нашла и подобрала полиция — она спала у дверей магазина. Ей не поверили, когда она сказала, что ей шестнадцать, нашли ее в списках беглецов и позвонили домой.
Родители приехали за ней. Мать была расстроена, но простила Ди, а Эдвард, казалось, почувствовал облегчение, когда она нашлась. Он подошел к ней и обнял так, как это было раньше, давным-давно. От его объятия веяло теплом, и оно было таким естественным для отца. Эдвард как будто обещал, что все будет хорошо. После трех ночей, проведенных на улице, и постоянного страха Ди поверила бы и не такому. Она вернулась домой как раз ко дню семнадцатилетия и была окружена родительским вниманием.