Глава 9
Говорят, что мысли могут быть материальными. И я в этом убедилась, когда чуть не умерла. Я же так рвалась к смерти в самом начале моего появления в этом мире. И вот чуть не получила, что хотела. Меня предупреждали только о Магии Слова, и ничего не говорили о мыслях. Но стоило и самой догадаться, что с собственными мыслями стоит тоже поосторожнее быть. Ведь наши мысли — это те же слова, только не произнесенные вслух.
А началось все с того, что к вечеру признаки простуды снова вернулись. Но помимо шмыгающего носа, крайне неприятного першения в горле, будто там наждачной бумагой орудуют, периодического сухого кашля и ломоты в теле было кое-что еще очень странное. И крайне неприятное, давящее изнутри. Как если бы мои внутренние органы засунули в центрифугу, отжали, а потом стали перемалывать через мясорубку. Меня мутило и штормило, как маленькую лодчонку в неспокойном океане, скручивало от боли так, что бывало трудно дышать. Такого я не испытывала никогда, а потому в какой-то момент даже страшно стало — а не заразилась ли я здесь чем-то неведомым? Ведь никто же не говорил, что во всех мирах простуда протекает одинаково. Или, еще лучше, заразилась чем-то неизлечимым, и вообще до сих пор неизведанным.
И мои страхи росли с каждой минутой, потому что эдме Хенна, прожившая бог знает сколько веков и немало повидавшая, была крайне озадачена и обеспокоена моим состоянием.
Врач, которого здесь называли лекарем, вызванный сразу, как только стало понятно, что это что-то не совсем обычное, стоял надо мной, производил какие-то манипуляции руками над мои телом и хмурился. Разве что в затылке не чесал от недоумения.
Я же то проваливалась в забытье, то выныривала на краткие мгновения, в которые мне удавалось услышать лишь обрывки разговора лекаря и эдме Хенны. И ничего хорошего в них не было.
— Никогда не видел ничего подобного, — говорил лекарь в одно из таких прояснений моего разума. — Значит, госпожа де Вир описывает это, как если бы ее внутренности перемалывали?
Но самым прекрасным было вот это:
— Чудо будет, если она переживет эту ночь…
Лучше бы я этого не слышала. Один раз мне уже показалось, что я умерла. Но теперь мне совсем не хотелось умирать взаправду.
А еще я запомнила странное пойло, которое эдме Хенна влила в меня, игнорируя мои слабые протесты. Я не хотела пить странную субстанцию, один только цвет которой уже вызывал у меня тошноту. Но меня никто не спрашивал: просто открыли рот и влили. Даже силу не пришлось применять, потому что я просто не в состоянии была сопротивляться. И, надо сказать, на вкус это пойло оказалось еще более противным, чем на цвет. Как будто паштет перемешали с малиновым вареньем и добавили туда лимонный сок. Мерзко.
А дальше снова было забытье, в темноте которого я видела странные серебристые всполохи. В какой-то момент мне даже показалось, что это тот шарик «навещал» меня. Точно не могла сказать, может, и всего лишь привиделось.
Первые признаки выздоровления появились ближе к утру, когда я проснулась и более-менее соображала кто я, что я и где нахожусь. А еще обнаружила на своей груди кошку, которая спала, вытянув передние лапы. Одеяло было откинуто в сторону. Приятное тепло от этого маленького тельца распространялось по всему моему телу. Говорят, что кошки умеют лечить. И, похоже, сейчас я стала не просто свидетелем такого чуда, а испытала на собственной, выжатой как лимон, тушке.
Эдме Хенна сидела в кресле возле кровати и спала. В неверном тусклом свете то вспыхивающих, то потухающих кристаллов ее лицо выглядело намного старше, чем казалось при дневном свете. Но я уже не удивлялась таким метаморфозам, так как из рассказа эдме Хенны следовало, что ей явно уже за сотню перевалило. Если не за две. А то и больше.
Чувствовала я себя, мягко говоря, дерьмово. Вот вам и хороший иммунитет, который дал сбой в другом мире. Но стоило ли удивляться такому повороту событий? Не думаю. Было бы просто странно рассчитывать, что в другом мире мой организм будет вести точно так же, как и в моем родном это было.
Кошка открыла глаза, приподняла голову и посмотрела на меня прищуренными глазами. По моему телу прошла легкая дрожь, когда она замурчала. Стало еще теплее и я снова провалилась в сон.