Сказать, что мои слова ввели эдме Хенну в крайнюю степень недоумения, все равно, что ничего не сказать. А я, с таким же недоумением, смотрела на нее. Не хотела же она сказать, что и в самом деле никто и никогда не проветривал комнаты больных людей? Это было бы перебором и ударом по моей психике.
— Не хотите со мной идти, ну и не надо, — пожала я плечами. — Просто помогите мне с этим чертовым платьем.
С платьем эдме Хенна помогла. И не только с ним. Смирившись с тем, что я по собственной воле пошла на поиски очередной заразы, она все же не решилась оставлять меня в гордом одиночестве, а потому в парк отправилась со мной, чему я была, конечно же, несказанно рада. А то, не ровен час, еще заблужусь и не отыщу дороги назад. Но мысль о том, что мое баранье упорство могло привести к куда более неприятным для меня последствиям, чем еще один день в постели в компании лекарств, посетила меня только тогда, когда мы выходили в парк через небольшую калитку, предназначенную вообще-то для прислуги. Идти через главные ворота мне почему-то не особо хотелось. Но, как выяснилось, пройти через них я все равно не смогла бы, потому что у меня не было ключа. А прислуга имела ключи только от этой калитки.
Ничего особо интересного в парке, к моему сожалению, не было. Первое, очень мимолетное, впечатление о нем, у меня, кажется, получше было. Но все равно было очень приятно идти по занесенным хрустящим под ногами снегом, тропинкам, где еще никто, даже животные, не успел наследить. Подставлять руки, затянутые в перчатки, и смотреть, как падающие снежинки узорным покровом украшают их. Взвизгивать и отскакивать в сторону, поскальзываясь, если вдруг снег падал с ветвей деревьев, которые не выдерживали его вес, прямо на голову.
На эту мою странную детскую непосредственность эдме Хенна только качала головой и вздыхала. Она как-то не особо стремилась сейчас говорить о чем-либо, и шла чуть в стороне от меня, закутавшись в меховое пальто. А мне, кстати, холодно не было. Уж не знаю, из чего были сделаны сапожки, но согревали ноги они гораздо лучше, чем те, что мне приходилось носить в моем мире.
Я искоса взглянула на эдме Хенну. Было немного странным то, что с того момента, как она узнала мое имя, она так ни разу не обратилась ко мне по нему. Обращалась исключительно как «госпожа». Даже «госпожа де Вир» как-то быстро сдала позиции и осталась просто «госпожа». Впрочем, я тоже не спешила обращаться к ней просто «эдме», как она предложила мне. Но я попыталась раздавить червячка, который старательно разжигал во мне паранойю. Может, эдме Хенна просто уже забыла об этом своем желании. Или действительно посчитала неуместным в такой ситуации, где не было никаких гарантий, что никто случайно не услышит.
Я отвернулась от эдме Хенны и без малейшей грусти вспомнила улицы своего городка в это время года, когда они могли представлять собой не вот такую неописуемую красоту, а убийственный гололед, так, что впору коньки было надевать и гонять на них прямо по тротуару.
Кстати о коньках. Кататься я на них умела очень даже неплохо, и любила, а потому спросила:
— Скажите, эдме Хенна, а есть ли здесь такая радость жизни, как коньки?
И очень некстати чихнула.
— Крайне не советую заниматься этим сомнительным и самоубийственным развлечением, — эдме Хенна насупилась. — Оно совсем не для знатных юных девушек.
Я обиделась. Я-то совсем не знатная, так, замухрышка иномирная, которой предстояло еще совсем немного покривляться. И то, даже в этом пока не было никакой необходимости. О чем я и напомнила эдме Хенне.
— Сейчас вы госпожа Анне де Вир, хотите вы этого, или нет, — эдме Хенна кинула на меня хмурый взгляд.
А я не знала, как реагировать на такую резкую перемену в ее отношении ко мне. Ее что, серьезно так сильно задело мое желание прогуляться?
Я вздохнула. Ясно, коньки мне пока не светят. Я не сомневалась, что даже если очень захочу, то меня и на расстояние пушечного выстрела не подпустят к катку.
Интересно, а есть ли здесь хоть какие-то развлечения для девушек? Театр там, или опера? Черепашьи бега? Тараканьи бои? Ну хоть что-нибудь, а то ж и со скуки можно помереть.
И я спросила об этом эдме Хенну, не упоминая только, конечно, два последних пункта.
Но эдме Хенна не успела ответить на этот вопрос. Блаженную тишину нарушил вой. Или вопль.
Я замерла на месте, а по коже побежали неприятные мурашки. Это была странная смесь вопящего кота, которому наступили на причинное место и тревожной сирены, которая всегда пугала меня до чертиков, даже в фильмах.