Очередная волна нахлынула совсем уж внезапно и была такой болезненной, что я, не сдержавшись, вскрикнула, разжала пальцы, отпуская чашу, и схватилась за голову.
Все посторонние звуки исчезли, осталась только звенящая тишина и абсолютная темнота.
* * * * *
— И часто с ней такое случается, эдме? — моего сознания, все еще находящегося в каком-то тумане, достиг обеспокоенный голос.
Смутно знакомый, но я не могла вспомнить, кому он принадлежит.
— Нет, господин де Грааф, — сказала эдме Хенна. — Такое в первый раз произошло. Но госпожа Настя совсем недавно, суток не прошло, как выкарабкалась из серьезной болезни… Я пыталась отговорить ее от прогулки, но она была упряма, как…
Ну-ну, давайте, эдме Хенна, договаривайте же, упряма как кто? Как баран? Или с чем или кем тут сравнивают упрямцев? Голос эдме Хенны дрожал, как будто она сдерживала слезы. Я попыталась открыть глаза, но это оказалось непосильной задачей. Как будто веки приклеили.
Риккард де Грааф поцокал языком.
— Насколько серьезной была болезнь? — спросил он.
— Я… я не знаю, господин, — похоже, эдме Хенна все-таки расплакалась. — Господин Файлин так и не смог определить, что это было. Но я подозреваю, что это было что-то из мира госпожи Насти. Она так уверена была, что ей ничего больше не грозит, что других догадок у меня просто нет.
— А сама она что-нибудь говорила насчет своей болезни?
— Ни слова, господин де Грааф.
Если бы мое тело, да и все остальное, меня слушалось сейчас, то я непременно фыркнула бы, не сдержавшись. А так фырканье застряло где-то в горле и в итоге я не смогла издать ни звука. Ну конечно, я ничего не могла сказать, так как, если я и притащила заразу из своего мира, то лично мне она была неведома, потому что ничем подобным я никогда не болела. А не сказала еще и потому, чтобы совсем уж не пугать эдме Хенну. Мало ли как она могла отреагировать.
Чувствовала я себя в данный момент, мягко говоря, дерьмово. Ни глаз открыть, ни звука издать, ни пошевелиться я не могла. Лежать ни на что не способным бревнышком — это были очень странные и непривычные ощущения.
Послышались шаги, скрипнула дверь, а затем эдме Хенна спросила напряженным голосом:
— Господин де Грааф?
Шаги замерли.
— Да, эдме?
— А что… что теперь будет с госпожой Настей?
В ее голосе слышалось искреннее беспокойство. Она выдала меня, даже не подумав о том, что до девушки из чужого мира Риккарду де Граафу могло быть вообще никакого дела и интереса. Но, тем не менее, он сорвался, вызволил меня из тюрьмы, привез обратно в замок. И эдме Хенна, похоже, только сейчас сообразила, что все могло завершиться совсем иначе. И не в лучшую для меня сторону.
— Дальнейшая судьба госпожи Насти в ее же руках, — ответил господин де Грааф и вышел из комнаты.
Я не могла не задуматься над его последними словами. Понятное дело, что как ни крути — соглашусь я ему помогать, или нет, хоть я пока с большим трудом представляла, что же такого я могу сделать, чего не могут другие, — неизвестное будущее в этом мире ждало меня с распростертыми объятиями.
А еще он был более чем прав. Что-то было во мне. Что-то странное. И это странное и необъяснимое пугало меня до чертиков чуть больше, чем полностью. Я и раньше не жаловалась на неплохую интуицию. Но ведь раньше все ограничивалось только тем, что я могла просто предугадать что-нибудь относительно безобидное. И даже не особо придавала значения, почему я, например, могла вдруг пойти не привычным мне путем домой, а спонтанно выбрать другую дорогу. И только потом узнавала, что на моем обычном пути произошло что-нибудь неприятное, и я могла оказаться если не жертвой, то, как минимум, свидетелем этой неприятности. Но никогда мне и в голову не приходило, что это нечто большее, чем просто желание временно сменить обстановку и сделать крюк по пути домой.