— С вами...
— Со мной все в порядке, — я не дала ей договорить и кивнула, отступая от злополучного фонтана.
Интересно, как много она видела? И что мне будет за мои ночные бдения? Но вопрос «что будет» был не так важен, как то, что не посчитают ли меня теперь такой же сумасшедшей, как Анне де Вир?
— Подожди, — остановила я прачку, когда та собралась уходить.
Та обернулась и с опаской посмотрела на меня. Наверное, она была единственным существом здесь, кто вел себя со мной точно так же, как и в первую нашу встречу. Эдме Хенна вроде что-то говорила про отсутствие мозга… А, черт с ним.
— У тебя есть имя?
— Что? — прачка захлопала ресницами, как будто не понимала, о чем я спрашивала ее.
— Имя. Твое имя. Оно у тебя есть?
— Ч-ч-чарна, госпожа де… госпожа Настя.
И снова она едва не назвала меня госпожой де Вир. Да уж, пожалуй, это не так просто взять, привыкнуть и начать называть кого бы то ни было совершенно другим именем, когда привык к иному.
— А ты случайно не знаешь, как давно не работает этот фонтан?
Чарна отрицательно помотала головой. Нахмурилась, а потом через какое-то время сказала:
— Он уже не работал, когда я устроилась сюда на работу.
— И как давно ты здесь работаешь?
Чарна снова задумалась и не сразу ответила. А когда ответила, то моя нижняя челюсть чуть пол не пробила.
— Скоро будет уже одиннадцать лет, как я здесь работаю, госпожа.
На вид Чарне было лет шестнадцать — самый максимум. Ну не в пятилетнем же возрасте она сюда устроилась? Или здесь совсем не возбранялась эксплуатация детского труда? Но я попыталась успокоить себя тем, что совсем ничегошеньки не знала о физиологии местного сказочного народца. Может быть, Чарне, как и эдем Хенне, уже не одна сотня лет.
Я оглянулась на напольные часы. Я помнила, что Йонке назвал их семейной реликвией, так что о них, Чарна, наверное, и подавно ничего не знала. Но отчего-то все же спросила:
— А часы как давно стоят? Или они уже не работали, когда ты сюда пришла?
Я поймала себя на том, что упорно «тыкала» Чарне, потому что никак не могла отвязаться от образа совсем юной девушки, которая выглядела младше меня. Но вопрос, а можно ли здесь хоть кому-то «тыкать», даже слугам, ушел далеко на задний план, когда на мои слова про часы Чарна отреагировала крайне странно.
— Что стоит, госпожа?
Черт, похоже, что она не прикидывалась и впрямь не понимала, о чем я спрашивала. И дело было вовсе не в том, что у нее там что-то не так с мозгами. В глазах читалось полнейшее недоумение, какое бывает у человека на незнакомые, кажущиеся им какими-то страшными, слова.
— Часы, — я махнула рукой на них рукой. — Стоят. В смысле, не работают.
Чарна замотала головой.
— Я не знаю такого слова, — прошелестела она, и еще тише добавила: — Простите, госпожа.
— Тебе не за что извиняться, — попыталась я успокоить прачку и ляпнула первое, что пришло в голову: — Мало кто знает это слово, так что ничего страшного.
Чарна вроде как успокоилась, но все равно продолжала смотреть на меня так, будто бы ожидала, что ее сейчас накажут за то, что она чего-то не знает.
— Но все же… ты можешь хоть что-нибудь рассказать про них?
Чарна снова замотала головой, а глаза ее наполнились слезами.
— Эта штука уже была здесь, когда я пришла. И не работала.
Это было… странно. Ну не могла же прислуга быть настолько необразованной, чтобы даже слова такого не знать, как «часы»? Можно было бы предположить, что они как-то иначе здесь называются, но ведь Чарна ничего подобного не сказала мне, кроме как «эта штука». Хотя…
— Может, ты «эту штуку» знаешь под каким-то другим названием?
Снова отрицательный ответ.
Я вздохнула. Или мозгов кое-кому конкретно так не доложили, что и образование никакое не нужно было, стирай себе и не рыпайся. Или же я сейчас стояла перед самой обычной для меня вещью, но совсем необычной для этого мира. В последнее верилось с очень большим трудом.
— У кого же можно подробнее о них расспросить?
Я даже не заметила, что произнесла свой вопрос вслух. Поняла это только тогда, когда Чарна робко предположила: