— Ну, как сказать, — пожала я плечами. — Вы правы, они очень похожи на те, что я как-то раз видела в своем мире, но у нас подобные уже, можно сказать, пережиток прошлого. Они вообще-то должны время показывать.
Я надеялась, что, хотя бы, слово время для господина де Граафа не будет таким же незнакомым, как и часы.
— Хм… — господин де Грааф побарабанил пальцами по столешнице и указал куда-то мне за спину.
Я обернулась и даже не сразу поняла, на что он указывал. Там стоял только стеллаж с книгами. Но одну маленькую нишу занимала небольшая статуэтка свернувшейся кольцом змеи, заглатывающей свой хвост. В моей комнате была такая же, и, если память не совсем меня подводила, то и в том самом кабинете с защитой тоже такая была. Но я старалась на них не смотреть, потому что змеи, даже больше — любое их изображение, — вызывало у меня оторопь. Я боялась змей. Не до панического ужаса и истерик, но все равно. И только сейчас я заставила себя присмотреться внимательнее к статуэтке, потому что ничего иного, привлекающего внимания, там не было. В одной глазнице был тусклый кристалл. Учитывая, что все кристаллы здесь носили ту или иную функцию, то этот на первый взгляд мог показаться потухшим. А вот вторая глазница пустовала. Но я нашла светящийся желтоватым светом кристалл где-то примерно на середине туловища этой гадкой конструкции.
— Это…
— Векту — древний бог времени, — начал пояснять Риккард де Грааф. — Боги давно уже не в почете и почти забыты, но часы, как вы это назвали, госпожа Настя, до сих пор изображают в таком виде. И называются его же именем.
Меня передернуло от мысли, что теперь придется постоянно смотреть на змею, если захочу знать точное время. Теперь не оставалось сомнений, что желтый кристалл — это, вроде как, солнце, а «потухший» — луна. Занятная система определения времени. Вот если бы я еще не так пугалась змей…
Кстати о времени. У меня его оставалось не так уж и много. По правде говоря, ответ у меня был уже сейчас, но хотелось хоть немного отдохнуть, привести мысли в порядок, а потом уже думать, как помочь господину де Граафу. Ну или хотя бы сделать видимость помощи на тот случай, если я окажусь совсем ни на что не способной. Вряд ли он в полной мере понимал всю абсурдность своей просьбы. И совсем ничего — что я могу. Видимо, слепая вера и надежда затмили разум.
Распрощавшись с господином де Граафом, я с облегчением покинула библиотеку.
Глава 17
Пугающим своей древностью лифтом я, разумеется, пользоваться не стала, и направилась к лестнице. Но не только из-за того, что он вызывал недоверие крайней степени. Мне хотелось взглянуть на мозаичный рисунок вокруг фонтана, который так и не удалось рассмотреть и понять, что на нем изображено. И я надеялась, что сверху будет лучше видно. Дело было не столько в предчувствии, что это нечто важное, сколько в домогающемся меня «попрыгунчике». Он хотел что-то сказать, или показать. А мне эта загадка, во-первых, надоела, во-вторых любопытство брало свое.
Свесившись через перила, я посмотрела вниз. С такой высоты было видно не так хорошо, как хотелось бы, но все же получше. Это был все тот же грифон, примостившийся на раскидистой кроне плодового дерева. И, если я не ошибалась, то это было гранатовое дерево. В геральдике я не разбиралась от слова совсем. Но если память не совсем еще меня подводила, то в мифологии грифон означал что-то вроде защиты. И, кажется, что-то еще, но что именно, я уже не помнила. Да и не без разницы ли? Это ведь в моем мире, да и то стопроцентной уверенности у меня не было. Здесь же могло быть все иначе. Если только, конечно, все это не кочевало из мира в мир.
Возвращаться в библиотеку и спрашивать Риккарда де Граафа, ну или хотя бы книжку какую на эту тему попросить, мне совсем не хотелось. Потому что сейчас это была моя личная блажь, не имеющая к его проблеме никакого отношения, и как бы он не подумал, что я собираюсь заниматься, чем угодно, но только не искать его драгоценного сыночка.
Но семейный герб — это было еще не все. Самым интересным оказался циферблат, в который был заключен герб, с самыми обычными римскими цифрами. Учитывая, что понятные и привычные мне часы здесь почти никому не известны, то теперь такое знакомое изображение уже казалось мне странным, и даже неуместным здесь.
Разве что кто-то хотел оставить определенное указание своим потомкам. Но знание это было либо утеряно, либо же господин де Грааф знал больше, чем говорил, и, что вполне естественно, делиться со мной этим не собирался. Да и зачем, если хорошо так подумать?