А вот в этом я сомневалась. Сдавалось мне, что Йонке, учитывая мое не совсем адекватное поведение в самом начале, решил, что разницы как раз никто и не заметит.
— Вы же могли возмутиться, объявить о подмене и… И я не знаю, что еще.
Мне все еще не давал покоя вопрос о том, что все-таки будет со мной, если выяснится, что я иномирянка. А после того, как господин де Грааф сказал про документы, у меня не осталось сомнений — ничего хорошего мне не светит. И я сказала об этом эдме Хенне.
— В одном вы правы, госпожа Настя, — кивнула она. — Ничего хорошего. Ни для вас, ни для господина де Граафа. Пусть к иномирянам относятся уже не так жестоко, как раньше, и даже пытаются считаться с ними в какой-то мере — но это официально, истинной правды никто не знает, — но в вашем случае ситуацию усугубляет то, что вас скрывают.
А еще я знала то, что иномирян почему-то считают более могущественными магами, чем местных. И это тоже совсем нехорошо.
— Вы не поверите, но я, можно сказать, немного привязалась к вам, — призналась я. — Только вот не могу понять причины, почему? Это странно и непривычно, потому что один из моих главных принципов — никогда и ни к кому не привязываться.
— Хороший принцип. Можно даже сказать — правильный, — эдме Хенна ничуть не удивилась моему признанию. — Я не думала, что эта моя особенность распространяется на взрослых девушек, да еще из других миров.
Я вопросительно взглянула на нее.
— Точнее, это даже не особенность, — пояснила эдме Хенна. — Такая способность: найти общий язык с ребенком, привязать его к себе до определенного времени. Но с уже достаточно взрослыми детьми это не всегда срабатывает. Поэтому у меня были трудности с Анне.
М-да, трудности — это мягко сказано. Но мне вроде как даже легче стало. А то я уже начала подозревать, что со мной что-то не так. Только вот… я не чувствовала себя в душе ребенком, который вот так запросто может принять кого-то в свою зону комфорта.
— Это действует только в одну сторону, или на вас тоже распространяется? В смысле, привязываетесь ли вы к человеку в определенной степени, или нет?
— Без этого никак. В противном случае найры были бы бесполезны.
Ну вот. Шансы, что переменчивое настроение эдме Хенны как-то связаны со мной приблизились к нулевой отметке.
— Тогда… что с вами происходит?
Эдме Хенна чуть отстранилась и удивленно посмотрела на меня.
— Ваша враждебность, — пояснила я. — Хоть я и знаю вас всего-ничего, но от той добродушной эдме Хенны, что не дала мне загнуться в этом замке в первый же день, словно тень осталась.
Похоже, она не совсем понимала, о чем я. Или делала вид. Пришлось привести примеры ее странных срывов по поводу и без.
— Это никак не связано с вами, госпожа Настя, — она отвернулась, как будто очень не хотела смотреть мне в глаза.
— Это как-то связано с господином Файлином? — предположила я. — Он сказал вам что-то неприятное? Или сделал гадость?
Это было лишь предположение, потому что изменилась она после его визита. Но, кажется, я попала не просто в точку, а наступила на очень больное место. Мне бы заткнуться, перестать лезть в душу, ведь я выяснила то, что было мне важно — я ни причем, но…
— С чего вы сделали такие выводы?
— Потому что вы сама не своя после его визита. Нетрудно догадаться, что разговор был не очень приятным.
— Так и есть, — прошептала эдме Хенна, все еще не глядя на меня.
Спонтанное желание — взять ее за руку — привело к тому, что эдме Хенна разоткровенничалась.
— Я, к сожалению, до сих пор слишком хорошо помню те времена, когда мой народ был свободен, — начала она. — Я выбрала жизнь, хотя сейчас мне кажется, что лучше бы отправилась на костер, — на этих словах я вздрогнула. — С предыдущим королем появилась надежда снова быть свободной. Главное — собрать нужную сумму для выкупа свободы. Но нынешний из Льяллов увеличил ее вдвое.
— Это вам и сообщил господин Файлин? — спросила я, когда она замолчала. — Или отказал давать в долг?