Признаюсь честно, я не горела желанием лезть в карету. За всю свою жизнь я каталась на этих колясках смерти всего один раз, когда была еще ребенком. Совсем маленькая каретка с одной лошадью, которую внезапно понесло. Это было незабываемо. Чудо, что живой тогда осталась. После этого я опасалась лошадей и недолюбливала кареты. Не до истерик, но все равно.
Но другой альтернативы, кроме как пешком, не было, так что пришлось лезть внутрь.
Это только снаружи все было таким обычным. А вот внутри меня ждал сюрприз, с лихвой возместивший мне «ущерб» от лошадей.
В карете было неправдоподобно тепло. Как если бы здесь был десяток обогревателей. Источник тепла я нашла быстро — небольшая конструкция наподобие подсвечника была прикреплена к внутренней стенке кареты сбоку от окошка. А в ней — маленькие, светящиеся красноватым светом, кристаллы. Они-то, судя по всему, и выделяли тепло. И Йонке подтвердил мои догадки, когда пояснил:
— Эти кристаллы растут в пещерах Драконовой горы. Пламя дракона, которым он обжигает их, позволяет кристаллам хранить тепло очень долго. Но, самое главное, не только хранить, а еще и выделять тепло, когда это необходимо. Удивительная вещь, живая, потому что способна определять, когда и как много требуется тепла. То есть, без надобности не растрачивается.
Я слушала, как завороженная. Вот она, настоящая магия. Но меня заинтересовало кое-что еще:
— И какого труда стоит достать такие кристаллы? В смысле, не просто так же дракон вам их отдает?
Йонке улыбнулся.
— У нас с ним, скажем так, своего рода союз. Мы не трогаем его, позволяем жить, а он снабжает все Королевство такими кристаллами. Ну и иногда подкармливаем особо опасными и безнадежными преступниками.
Жестоко, однако. Но не мне судить о законах этого мира. Наверное, я бы тоже скормила этой зверюге десяток-другой преступников со своего мира.
Я продолжала любоваться кристаллом, когда Йонке внезапно выдал:
— Я вам все расскажу, как только мы прибудем на место, госпожа Крутова.
Я резко повернулась к нему. Так, что чуть шею не свернула.
Йонке смотрел на меня печально. И виновато. Очень и очень виновато.
— Я знаю, кто вы такая, — кивнул Йонке в ответ на мой невысказанный вопрос. — Но у меня не было выбора. Надеюсь только, что когда-нибудь вы сможете меня простить.
Ах, вот, значит, как? Выбора, значит, у него не было? И он с самого начала знал, что я не та, кого он искал, но все равно вырвал меня из родного мира?!
Я начала звереть. Но, взяв себя в руки и заткнув поглубже мысли о рукоприкладстве, просто спросила:
— За что? За что вы так поступили со мной, если изначально знали, что я не та…
— А вот это не совсем так, — перебил меня Йонке. — Но я все объясню подробно, когда мы приедем в замок господина графа. Сейчас признался только для того, чтобы вы не утруждали себя и не ломали комедию передо мной. Впрочем, не думаю, что у вас это получилось бы.
Если до этого у меня был миллион вопросов, то теперь их количество выросло до миллиарда. Но Йонке ушел в глухую оборону. Только предложил мне хорошо выспаться, прежде чем на мою бедную голову обрушится шквал информации, так как дорога предстояла дальняя.
Сжав от злости кулаки, я отвернулась к окошку, за которым не было ничего интересного: только бесконечная лесополоса и пустые поля за ней. Глаза защипало. До этого я пыталась утешить и успокоить себя мыслями о том, что я либо сплю, либо спятила, но теперь этот номер не проходил. Наверное, так случается, когда человек начинает принимать происходящее. И когда понимает, что деваться ему, в общем-то, некуда в совершенно незнакомом мире.
Глава 4
Наверное, я все-таки уснула, потому что вновь оказалась в подземной тюрьме, в коридорах которой сам черт ногу сломит. Бродила в полумраке, постоянно попадала в тупики, сталкивалась со своей копией, которая тут же исчезала, стоило мне ее заметить. А напоследок была Светка. Она насмешливо смотрела на меня и, как заевшая пластинка, повторяла одну и ту же фразу:
— А я же говорила тебе «не зарекайся».
И некуда было деться от нее — вокруг сплошные глухие стены, без малейшего намека на выход. Оставалось только забиться в угол и сидеть, зажав уши и зажмурившись, чтобы не видеть этих ехидных зеленых глаз.