Так, Агния, не о том думаешь!
Тебе от женишка этого избавиться надобно.
— И Визари Ноно…
Поклонился правый тип.
— …менталист, который позволит оценить ваш эмоциональный статус и степень вашей откровенности.
У меня левый глаз дернулся.
Откровенность?
Шиш им, а не откровенность. И вообще, русские не сдаются… бабка так говорила. Она меня и воспитывала в духе советско-патриотическом, даром, что в годы молодые далекие ей повоевать выпало. О том времени бабка рассказывала неохотно, но все ж успела я понять, что воевала она не в штабах, а в лесах. И поезда под откос пускала, и фрицев стреляла, и своих хоронила. Главное, что с той поры характер бабкин изменился мало. Ее и наш домуправ, личность совершенно специфического свойства, по манерам и уровню интеллекта стоящая ближе к австралопитекам, нежели людям, побаивался. А побаиваясь, и почитал, демонстрируя свое почтение еженедельными визитами и пачками яблочного мармелада, до которого бабка была большою охотницей.
Светлая ей память.
И воодушевленная примером, пусть и не живым, но близким, я величественно — хотелось бы так думать — махнула ершиком и велела:
— Спрашивайте.
И щеки надула.
Для важности.
— Ваше имя?
От же ж… бюрократы. Пятнадцать минут тому самолично паспорт проверял, а все равно имя спрашивает. Но так и быть:
— Агния.
По семейной легенде матушка моя, особа легкомысленная и с богатою фантазией — ни к чему хорошему это в итоге не привело — получив меня на руки восхитилась цветом волос.
Сама она была блондинкою.
Мой отец, неизвестный солдат сексуального фронта, шатеном. А я вот рыжей уродилась. И цвет этот не поблек, не вылинял, не переродился в классический русый. Нет, со временем рыжина лишь ярче стала.
— Полных лет?
— Двадцать четыре.
Почти двадцать пять, но это почти, которого еще две недели с хвостиком, позволяет мне чувствовать себя молодой.
Двадцать пять — это уже срок.
Юбилей.
— Образование?
— Высшее.
Вообще-то я медик.
Как бабка… то есть, я хотела бы стать, как она, но не сложилось. И не потому, что медицина — это для меня слишком сложно, нет, мне даже нравилось, однако вот… она мной гордилась.
И в пример ставила.
И разочаровалась бы, узнай, что вожделенный диплом меня не порадовал, что не пошла я ни в педиатрию, как того хотела, ни в хирургию, на что бабка втайне надеялась. Да, доучилась последний год, но скорее по привычке заканчивать начатое, а потом…
Потом — суп с котом.
Не важно. Вряд ли им тут есть дело до моих глубоких моральных травм.
И вообще до травм.
На этой мысли я замерла.
Ну конечно! А еще врач… несостоявшийся, но все-таки врач! Свет в конце тоннеля, инопланетяне… невеста… бред это и высочайшего качества! Почему? А потому что именно это объяснение и является простейшим.
Нечего сущности плодить.
Что вероятней? Что меня и вправду похитили инопланетяне, озаботившись устройством непростой моей личной жизни? Или что я, никогда толком не умевшая на каблуках ходить, поскользнулась и шибанулась головой о тот же унитаз? Или об умывальник?
Отсюда и потолок последним видением.
А все остальное рождено моим травмированным мозгом. На самом же деле я тихонько лежу себе в муниципальной больничке, обвешанная датчиками, с катетером в руке и другим — в мочевом. Улыбаюсь. И жду приговора.
Стало жаль себя: приговорят ведь.
Это не американское кино, где коматозника двадцать лет будут откачивать, а он очнется на последних минутах, чтобы сходу обнять повзрослевшего сына… и сыновей-то у меня нет.
Как и дочерей.
Котом и тем обзавести не удосужилась.
— Живые родственники по крови?
— Мама, папа, бабушка и семеро детей, — бодро отрапортавала я. В конце концов, мои галлюцинации обязаны мне верить. Но менталист покачал головой и вытянул тонкий полупрозрачный палец, возвестив:
— Неправда сие есть.
Ага…
Неправда. Нет, про отца не знаю, может, и жив где-то. А вот маменька преставилась, когда мне было семь. Я ее плохо помню и не скажу, что сильно горевала. Бабки же в позапрошлом году не стало, а в прошлом и Калерия, верная ее подруга и соратница — иногда мне мерещилось нечто большее в их отношениях — ушла.
— Вы должны говорить правду и только правду, — сурово произнес Ицхари.
— Кому должна?
Пожалуй, этот вопрос поставил его в тупик. Он приоткрыл рот, и закрыл, и задал следующий вопрос из списка.
— Вы состоите в отношениях?