Выбрать главу

— Пудинг — это Агния… — пробормотала я и, решившись, ткнула-таки в него вилкой.

Пудинг задрожал, но не сдался…

— Агния — это пудинг… мы теперь знакомы…

— Это обычай вашего мира — разговаривать с едой? — уточнил ксенопсихолог. Он жевал что-то темное, с виду донельзя напоминающее жареных кузнечиков. И так смачно.

С хрустом.

У меня даже появилось желание стянуть одного-другого кузнечика, все лучше, чем воздушное, но непробиваемое нечто.

— Нет. Это… а нормальная еда у вас есть? — когда пудинг очередной раз продавился вилкой, но не зацепился за нее, я сдалась.

— Согласно требованиям Ассоциации Пассажиров, на любом корабле класса Б имеется еда, способная удовлетворить запросам ста двадцати семи рас.

— Чудесно…

— Гоминиды любят пудинг.

— Я исключение.

Разозлившись, я воткнула вилку в центр розового облачка. И оно лопнуло, обрызгав меня слизью.

— Вот видите, вы справляетесь, нужно лишь привыкнуть, — рептилоид забросил в пасть очередного кузнечика и захрустел. — Не нужно перестраивать себя под требования вашего партнера. Это повлечет к возникновению глубокого внутреннего конфликта…

…чудесно.

Запах духов стал четче. Мерзее.

А я слизнула розовую каплю с запястья. Если не поем, так хоть узнаю, какова на вкус инопланетная еда.

Сладкая.

А еще вязкая, что клей. Зубы моментально слиплись.

— …его развитие не будет способствовать окреплению вашего брака.

— Мгы…

— И моя цель — донести до вашего понимания вашу самоценность…

— Мнгу…

Свою самоценность я ощущала в полном, так сказать объеме, более того, если верить дорогой своей бабушке, то ощущала ее даже как-то слишком.

Так сказать, с перебором.

Рептилоид же, сковырнув застрявшую меж зубов соринку, коготь облизал и продолжил.

— …чтобы при встрече с вашим женихом ваша личность не пострадала.

Главное, чтоб его личность не пострадала.

Я с трудом, но расцепила зубы и тарелку отодвинула. Вилку, заляпанную розовой пакостью, тоже отложила. Вытерла салфеткой руки. Языком провела по клыку, который давно уже шатался, убеждаясь, что не выдрала его этим… чудо-клеем.

— Мяса, — отчетливо произнесла я, — хочу. Жареного.

Рептилоид мигнул.

От самочки исходили волны негатива, которые Визаро честно пытался глушить, но получалось с трудом.

Упряма.

Агрессивна, что странно с учетом небольших ее размеров… и все-таки Ицхари должен был большее внимание уделить истории того Древними забытого мирка. Но время, время… время уходило, и Визаро ощущал это особенно остро.

Он разменял не один десяток циклов.

И экспедиция нынешняя была отнюдь не первой, в которой ему довелось принять участие. Более того, ему нравилось его работа.

Агентство.

Полеты.

Перелеты.

Миры и существа, разум которых был открыт и сладок.

Эмоции.

Ах, какие они испытывали эмоции… разве на болотах родного Роо-шоуна Визаро встретил бы подобные? Хрупкая нежность, словно первоцвет… и сладость предвкушения… первая встреча. Удивление. И восторг. И недоумение порой.

Иногда — острое негодование, которое он, Визаро, приглушал, исподволь убеждая особо упрямое создание, что видит оно — воплощение всех своих желаний.

Идеал.

И видеть, как это, навязанное убеждение, врастает в разум, превращается в часть мировоззрения… пропущенные приливы Роо-шоуна того стоили.

Самка полыхнула раздражением.

Вот что с нею не так? Или рептилоид на нее так действует? Следовало признать, что, даже относясь к одной биологической группе, рептилоид все же оставался для Визаро чужд. И отнюдь не потому, что прочесть его было сложно.

Неэтично.

Но и писать эмоции на камни тоже неэтично. Да и незаконно… с другой стороны эти камни принесут немалую прибыль, которая, вкупе с прочими накоплениями, позволит Визаро приобрести два-три фарлонга побережья.

…и новый Прилив он встретит на своем песке.

…он выстроит гнездо из розовых круглых камней, до которых так охочи молоденькие самочки, а дно застелет широкими листьями ла-орши. И лучше, если таких гнезд будет несколько. Когда же поднимется темная луна, последняя в сонме сестер своих, Визаро пошлет призыв.

Он сочинил песню из чужих эмоций.

И ныне добавлял в нее последние ноты… вот, к примеру, эту напористость… она яркая, горьковатая, и эта горечь поможет разбавить излишнюю сладость общего фона… оттенить прочие эмоции. Да, пожалуй, она стоит того, чтобы Визаро ее записал.

— Как она? — вопрос Ицхари несколько отвлек, что от самочки, что от размышлений по поводу того, где именно — в прелюдии или завершении — ее эмоции будут смотреться уместно.

— Тяжело.

— Она приняла его…

Чувствительные волоски Ицхари задрожали, выдавая волнение. Более того, сейчас впервые за многие годы Визаро ощущал отголоски эмоций.

Инсектоид волновался.

И был преисполнен отчаянной решимости во что бы то ни стало свести самочку с круоном.

— Она не до конца уверена, что происходящее с нею реально, — Визаро было жаль начальника, но собственное сожаление, впрочем, как и все иные эмоции, было вялым. — Это плохо.

…самочка требовала мяса.

…Визаро ощущал и ее голод, и возмущение, и еще усталость.

…и собственное обычное недоумение, тоже вялое. Зачем все настолько усложнять? Или все дело в том, что эта самочка, как и круоны, потеряли связь со своим Морем? Для них не звучит голос Прилива. Они забыли о песке и гнездах, которые надо беречь. Они придумали длинные и сложные, порой совершенно безумные, брачные танцы, но все равно не способны выбрать партнера сами.

— Сделай что-нибудь!

— Она плохо поддается воздействию…

— Она гоминид. Ты раньше работал с гоминидами… они мягкие, ты сам говорил! — жвалы Ицхари раздраженно щелкали, а псевдоусы трепетали, роняя тончайшие былинки пыльцы. И запах тревоги делался ощутим, волнителен.

А ведь в копилке Визаро почти нет негативных эмоций.

Возможно, и они пользовались бы спросом?

— Гоминиды психически неустойчивы, — Визаро сложил передние конечности на груди, чуть склонил голову — поза смирения и покорности воспринимается одинаково, что рептилоидами, что инсектоидами, и действует на собеседника успокаивающе. — Эмоционально нестабильны. Но обладают хорошими аналитическими способностями. Попытайтесь действовать с точки зрения логики. Убедите ее.

— Если бы только ее…

Острые выступы на передних конечностях завибрировали, издавая тонкий неприятный звук, который, пожалуй, можно было интерпретировать как сигнал тревоги.

И Визаро прикрыл глаза.

Он сосредоточится на работе.

Он убедит самку не нервничать.

Не проявлять агрессии.

Быть… самкой.

Мягкой, требующей защиты и опеки… беззащитной… беспомощной… и пусть потребляющей в пищу мясо, но… и хищные самки иногда проявляют мягкость… и внимание.

Они слушают собеседника.

И относятся к его словам серьезно. А еще очень… очень сильно желают одомашнится, выйти замуж и отложить много-много яиц…

…то есть детенышей.

Визаро выпустил воздух из верхней пары легочных мешков: все-таки живорождение при всех его преимуществах, имело существенный недостаток. Сам Визаро не желал и представить, каково это, провести остаток дней с какой-нибудь самкой.

Впрочем, работы это не касалось.

…одомашниться…

…и замуж.

Я смотрела на кусок слегка обжаренного мяса, стараясь не думать, кем оно было при жизни. Нет, раньше меня не посещали мысли столь странно-вегетарианского направления, и вид куриной тушки не вызывал отвращения, как и кусок свиной вырезки.

Но здесь…

— Что это? — я ткнула вилкой в эту отбивную, немалой, к слову, толщины. Прищурилась — мало ли, вдруг да и она разлетится розовой слизью. Но мясо осталось мясом.

— Мясо, — с бесконечным терпением ответил рептилоид.

И облизнувшись, уточнил:

— Жареное.

— Чье?

— В каком смысле? — он повернул голову, и теперь меня изучали два его правых карих глаза.