Затем взгляд ее переместился вверх и задержался на больших руках Джона, лежавших на коленях. Еще немного повернув голову, она чуть приподняла ресницы, чтобы увидеть его грудь. Наконец, собравшись с духом, она глянула выше… и с удивлением обнаружила, что его веселые голубые глаза глядят прямо на нее.
Она быстро опустила ресницы и отвернулась, снова уставившись на свои крепко сжатые руки. Прерывисто вздохнув, Лотти попыталась понять причину своего замешательства. «Он смотрел на меня как идиот», – подумала она со смущением, и щеки ее залились румянцем. «Тебе не следовало разглядывать их во время молитвы», – мысленно укоряла она себя.
Джон попытался стереть с лица улыбку. «Значит, сравнивали нас, мисс О'Малли», – подумал он. Чувствуя, что усмешка не исчезает с его лица, он прикрыл рот ладонью, затем прочистил горло, пытаясь справиться с собой. «Ах, негодница, – мысленно улыбнулся фермер. – Непочтительная, если не сказать больше». И Джон еще сильнее развеселился.
Когда прозвучало гулкое «Аминь», означавшее конец молитвы, собрание зашуршало, зашаркало ногами, заерзало на жестких сиденьях. Понимая, что утро только началось и что служба закончится лишь около полудня, прихожане готовились сидеть долго.
И вновь под сводами церкви зазвучали гимны, выводимые прекрасным голосом проповедника. Услышав знакомые слова песнопений, Лотти, увлеченная гармонией музыки, присоединилась к поющим, не замечая, что чуткие уши соседей прислушиваются к ее красивому сопрано – прихожане по достоинству оценили ее дар.
Джон пел хрипло и монотонно, его слух был настроен на голос Лотти. Сам он петь не умел, но достаточно разбирался в музыке, чтобы распознать женщину с талантом, когда ему доводилось такую встретить. Только вчера он услышал несколько последних строф из ее утренней песенки, когда она, стоя посреди комнаты, будила Сисси веселой тирольской серенадой, которая закончилась хихиканьем и ласковыми объятиями. Джон взбежал на крыльцо и вошел в комнату.
– Вы слышали, как поет мисс Лотти? – спросила Сисси, глядя на дядю через плечо девушки.
– Да, малышка, слышал, – ответил он уклончиво и нахмурился, думая о Сисси и Лотти.
Сисси очень быстро подружилась с этой женщиной. Конечно, следовало ожидать того, что Лотти сошьет ей новое платье и будет заботлива. А теперь – и объятия, и убаюкивание по вечерам перед тем, как Сисси отсылали наверх. Похоже, Лотти пускает корни, привязывая Сисси к себе на случай, если не найдет куда податься, когда он решит, что делать с детьми.
Джон не очень обрадовался своим мыслям, понимая, что в Доме Господа они неуместны.
В конце концов, девушку нельзя было винить, если бы она и пыталась где-нибудь пристроиться. «Она такая одинокая в этом мире, и ей приходится самой заботиться о своем благополучии», – рассудил Джон. Его расположение к Лотти возросло.
Пастор, обычно ведущий службу в тесном сотрудничестве с прихожанами, сейчас столкнулся с невниманием и нетерпением своей паствы. Он понимал, что все знают о присутствии Лотти, однако взял себя в руки и принялся читать проповедь. Бедняга вспотел и несколько раз со страдальческим видом поводил шеей, сдавленной жестким крахмальным воротничком, но все же осилил заготовленную к этому дню часовую проповедь.
После того как был спет последний гимн и последнее «Аминь» было дружно произнесено всеми прихожанами, все как один поднялись и направились к задней двери. У красивой черной шелковой ширмы преподобный Буш ждал свих прихожан, большинство которых с нетерпением предвкушали сцену, что наверняка должна была произойти, когда Лотти приблизится к двери.
Она знала, что этот момент должен настать, и боялась его. Только присутствие Джона и детей давало ей силы медленно подойти к выходу и войти в маленький портал, озаренный полуденными лучами солнца.
Она подняла голову, встретилась с пастором взглядом и улыбнулась:
– Преподобный Буш?
Он подал ей руку, и она увидела, как краска, медленно поднимаясь по шее преподобного вверх от жесткого воротничка, заливает резкие черты его лица.
– Вы – мисс Лотти О'Мэлли, – сказал он глубоким голосом, в каждом звуке которого слышалась просьба о прощении.
Она кивнула и стала ждать, неуверенная в том, что знает, как следует себя вести в подобной ситуации. Следовало ли ей вызволить свою руку из его руки и сделать шаг назад? Или, может быть, сказать что-нибудь про его проповедь, из которой она не помнила сейчас ни единого слова? Ей с трудом удалось сложить губы в подобие улыбки, но она тотчас же почувствовала прилив раздражения.
Этот человек обманул ее! И вот она выставлена здесь напоказ всему городу, в своем тусклом мешковатом платье, похожая на высохшую старую деву. Быстрым движением она вырвала руку из его ладони и собралась уйти. Ее прощальный кивок был резким, и слова были сказаны тихо, но они достигли его ушей.
– Жалко, что мы не встретились, когда я приехала в город на прошлой неделе, – произнесла она сладким голосом. – Я приношу свои извинения, что не посетила вас.
Затем с видом, который заставил бы мисс Эгги Конклин гордиться ею, она чуть-чуть приподняла подол и, взяв Сисси за руку, спустилась по ступенькам крыльца во двор. Глаза ее боялись встретиться с глазами горожан, но чувство собственного достоинства производило впечатление – прихожане уступали ей дорогу, когда она решительно шагала к воротам.
– Лотти… подождите… – донесся знакомый голос, и ее нагнала Женевьева, придерживавшая тонкой бледной рукой свою шляпку.
Лотти обернулась, удивленно вскинув брови. Женевьева улыбнулась ей – ямочки на щеках девушки были знаком расположения.
– Я не видела вас в городе всю неделю, – сказала она звонким голосом, обращаясь также к Джону и детям.
– Это потому, что нас здесь не было, – весело откликнулась Сисси, кружась и кокетливо приподнимая подол своего платьица.
Малышка добилась своего. Женевьева, глянув вниз, низко наклонилась, чтобы оценить новое платье, затем, к великой радости Сисси, ласково коснулась ее руки и громким восклицанием выразила свое восхищение ее новым нарядом.
Сисси просияла, безмерно гордая своим новым платьем, девочка потянулась к Лотти и ухватила ее за пальцы.
– Это мисс Лотти сшила, – заявила она, награждая портниху широкой улыбкой.
– Я знаю, что это она, – улыбнулась в ответ дочь лавочника.
Затем взгляд ее остановился на непонятного покроя наряде, в котором, в силу необходимости, щеголяла Лотти.
– Мисс Лотти… – неуверенно начала Женевьева. Потом, немного помедлив, с воодушевлением проговорила: – Как вы полагаете, могли бы вы сшить для меня платье, если бы я заплатила вам и принесла материал и нитки и одно из своих старых платьев как образец?
Лотти приготовилась отвечать, она уже прикидывала, как перекроить свое дневное расписание и найти время для этой работы.
Но Джон прервал ее размышления. Он накрыл ее руку своей и покачал головой.
– Вы извините, Женевьева, но у Лотти сейчас все время уже расписано. Может, как-нибудь в другой раз, – добавил он.
– Что ж, когда у вас появится возможность… – медленно проговорила Женевьева, не скрывая своего разочарования.
– Мы посмотрим… – перебила ее Лотти. – В конце концов, я не знаю, сколько я здесь еще пробуду, – добавила она неуверенно, почувствовав, как Джон все крепче сжимает ее руку.
– Нам пора ехать, – сказал он, поворачиваясь, чтобы позвать Томаса, который, воспользовавшись случаем, убежал к приятелям и сейчас играл с ними в салочки на дороге.
Женевьева стояла в тени гигантского грецкого ореха, что рос рядом с церковью, и наблюдала за отъезжающими.
После отъезда Лотти, Джона Тиллмэна и детей прихожане стали разъезжаться, направляя в разные стороны свои коляски и фургоны. Несколько прихожан отправились пешком.
– Женевьева!
Девушку не удивило, что ее окликнули. Не удивил и страдальческий голос, произнесший ее имя. Глянув через плечо, она увидела, как Стивен Буш нерешительно шагнул в ее сторону. Солнечный луч, пронзивший крону орехового дерева, рассыпался золотом по листьям и ярко осветил зардевшееся лицо прекрасной молодой женщины. С преувеличенной осторожностью Стивен Буш взял Женевьеву за руку, поглаживая пальцами ее овальные ноготки. Она попыталась высвободить руку, но он остановил ее всего лишь одним словом: