– А что, по-моему, прекрасная идея, – неожиданно раздался голос Джона, и дядя поддержал племянника. – Свиньям тоже надо есть, мисс Лотти, – сказал он с непоколебимой уверенностью.
– Да, – решительно воскликнул Томас, становясь рядом со своим союзником. Мальчик выжидающе смотрел на Лотти, которая, задумчиво склонив набок голову, вертела в руках две огромные репы.
– Что ж, я сдаюсь, – сказала она, наконец, и наклонилась, чтобы положить овощи на крыльцо. – Мы порубим их в бадью после обеда. Думаю, они превратятся в отличную грудинку.
Джон засмеялся и, шагнув к девушке, взял ее за локоть своей большой рукой.
– А мы с радостью съедим ботву на обед, – предложил он.
Лотти с улыбкой смотрела на ликующее лицо Томаса. Такой поворот событий явно пришелся ему по душе.
Воздух был спокоен, солнце припекало вовсю. И вдруг Лотти услышала слабое ржание лошади. Смутное чувство тревоги охватило ее, чувство, вытеснившее все ностальгические воспоминания, нахлынувшие на нее в саду.
Она ощутила прикосновение пальцев Джона и тепло его ладони. Медленно, нерешительно ее взгляд нашел его глаза. Наверняка он понял, что заставило ее покраснеть. Да, конечно, он должен был чувствовать ее реакцию на это прикосновение. Длинные рукава ее платья были высоко закатаны, и его загорелые пальцы веером легли на ее предплечье, вдавливаясь кончиками в ее мягкое тело с просвечивающими голубоватыми прожилками. Она опустила взгляд на его руку и почувствовала, как мурашки пробежали у нее по спине.
Первым намерением Джона было остановить Лотти, прежде чем она взойдет по ступенькам крыльца. Когда Томас выказал свое отношение к ненавистной репе, Джон решил поддержать мальчика. А Лотти, прижимавшая овощи к переднику, выглядела так мило…
Он думал слегка поддразнить ее, но замешательство в ее взгляде смутило его. Он посмотрел на ее руку – кожа белая, и кровь пульсирует совсем близко. Мягкая и красивая обнаженная рука казалась совершенно беззащитной в его грубых пальцах, кончиками которых он чувствовал биение ее пульса. Джон перевел взгляд на ее шею и увидел, как краска заливает ее, поднимаясь к лицу девушки. Она судорожно сглотнула, и он перевел взгляд на потемневшие глаза под длинными ресницами, сморгнувшими два раза за то время, что он смотрел на них.
«Тростиночка вся трепещет…» – подумал он с удивлением.
Глаза его сузились, а взгляд по-прежнему блуждал по лицу девушки. Ее припухлая нижняя губа дрожала, и он ненадолго задержал на ней свой взгляд, вспоминая мгновения, когда розовый кончик ее языка так выразительно сновал между уголками рта, увлажняя эту губу и внося ужасный сумбур в его мысли. На одно мгновение, более короткое, чем потребовалось кончику языка, чтобы совершить свой путь из конца в конец, он представил себе аромат ее губ. Представил соблазнительную, сочную подушечку ее губы, ощутил такую сладость, как если бы прижался к ней своими губами. Если бы его язык попробовал эту ускользающую розовую плоть, было бы сладко? Был бы запах Лотти похож на аромат полевых цветов, который с таким постоянством следовал за ней повсюду?
Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от этих навязчивых мыслей. Маленькая горожанка Лотти помыкала им, как хотела, ее розовые щеки и алые трепещущие губы заставляли его чувствовать приблизительно то же, что чувствует возбужденный бык на пастбище рядом с годовалыми телочками.
В замешательстве от собственных мыслей, смущенный непреодолимым желанием, терзающим его плоть, Джон отступил на шаг. Отпустив локоть девушки, он прочистил хриплым кашлем горло и пристально посмотрел на нее. Джон увидел, как дрогнули ее веки, когда она отвела взгляд.
Ее грудь под темным невзрачным платьем высоко поднялась. Она набрала полные легкие воздуха и повернулась к нему со светлой улыбкой.
– Я помою и порежу ботву, если ты, Джон, принесешь из коптильни ломоть свинины, – сказала она и направилась к двери дома.
Сердце ее тяжело стучало, лоб покрылся испариной. Она вбежала в прохладный полумрак дома и остановилась сразу за дверью.
«Как странно, – думала Лотти, переводя дыхание. – У этого человека удивительно теплые руки, такие я никогда не встречала. Не говоря уж об улыбке, которая могла бы заставить и цветок зимой распуститься».
Она опустила зелень в таз, укрепленный над стоком, и направила на ботву струю воды из кастрюли, чтобы смыть садовую пыль и грязь. Прикусив губу, она обдумывала свое положение.
– Мисс Эгги, вы мне об этом не говорили, – в изумлении прошептала девушка. – Вы учили меня не разговаривать с незнакомцами во время путешествия, и вы учили меня быть хорошей женой, женой, покорной мужу. Но вы никогда не говорили мне, что женщина может испытывать такое тепло и трепет. И такие странные ощущения, идущие откуда-то изнутри….
– Мисс Лотти, вы все еще готовите? – раздался с чердака жалобный голос Сисси. – Мой животик проголодался, – жаловалась девочка, заглядывая в кухню через край обшивки.
Лотти тряхнула головой, прогоняя беспорядочные мысли и чувства, которые вызвала в ней близость Джона, и постаралась придать своему лицу веселое и беззаботное выражение.
– Как насчет куска хлеба с маслом, Сисси? – спросила она, пытаясь успокоить малышку. – Я поставила мясо на плиту перед тем, как мы утром поехали в церковь, и осталось недолго подождать, пока в бульоне сварятся овощи. Ты и не заметишь, как мы приступим к обеду.
Сисси понимающе кивнула.
– Мне нравится ваш хлеб, мисс Лотти, – заявила она. – У папы никогда так хорошо не получалось после того, как мама нас покинула. А в последнее время он просто покупал его у миссис Клаусон.
Сисси подобралась поближе, чтобы видеть, как Лотти отрезает изрядный ломоть хлеба.
– Миссис Клаусон не делала такой хороший воздушный хлеб, как вы, – сказала девочка. – Иногда он был… очень невкусный, и наш папа говорил, что когда ешь его, кажется, будто жуешь скалу Гибралтар. – Сисси нахмурила свой маленький лобик – казалось, она о чем-то задумалась. – Мисс Лотти, – спросила она несколько минут спустя, – папа ведь просто дразнился, да? Нельзя ведь и вправду съесть скалу? – Она захихикала.
Лотти отрицательно покачала головой, сняв крышку с масленки, стоящей посреди стола. Руки ее проворно намазывали хлеб толстым слоем масла. Девушка едва заметно усмехнулась, подумав о том, что надо бы потом пересказать этот разговор Джону.
– Нет, конечно, нет. Ваш папа просто чуть-чуть над вами подшучивал, – ответила она.
Когда маленькие пальчики взяли хлеб из ее рук, Лотти почувствовала, что любовь к этому шаловливому ребенку все больше и больше овладевает ее сердцем.
Глава 7
Она была подобна дыханию весны. «Женевьева Слокум не похожа на дочь хозяина магазина», – подумал Джон, только взглянув на ее тонкие бледные пальцы, отмеряющие отрезы дорогой темно-коричневой материи для своих заказчиц. Стоявшая неподалеку Мэйбл Шарп внимательно наблюдала за Женевьевой. Она была выряжена в модное платье серого цвета, в каких и приличествует ходить женам владельцев похоронных бюро.
«Цвет подходит в равной степени и сиротам, и могильщикам…» – криво усмехнулся Джон. Потом его губы дрогнули – он вдруг вспомнил скромный гардероб Лотти, если вообще можно было назвать «гардеробом» то, во что она одевалась. У Мэйбл Шарп имелся выбор. У Лотти его не было. Сдвинув брови и сощурив глаза, Джон оглядел прилавок, где Женевьева заканчивала свою работу.
– Доброе утро, Джон, – прощебетала она. Глаза девушки оценивающе осмотрели его.
Он заткнул большие пальцы за ремень брюк и кивнул ей. Затем пробасил:
– Доброе утро, миссис Шарп.
Дама обернулась, и глаза его весело вспыхнули. Поджав губы, Мэйбл задала Джону вопрос, который, он был уверен, терзал умы половины населения Миль-Крика.
– Мисс О'Мэлли все еще присматривает за детьми у вас дома?
Джон улыбнулся.
– Думаю, весь город уже знал бы, если бы она его покинула, не правда ли? – ответил он вопросом на вопрос.