– Ты ведь не оттолкнешь меня, правда? – спрашивал он, в то время как его пальцы исследовали округлости ее груди и ласкали нежную плоть, твердевшую от этих прикосновений.
Лотти медленно кивнула, не в состоянии произнести ни слова. Ее тело вновь объяла дрожь сладострастия, и он, увидев ее реакцию, повторил ласку.
– Я так хочу тебя сегодня.
Даже когда Джон произносил эти слова, его руки ласкали тело Лотти, заставляя ее извиваться под его ласками, он высвобождал ее страсть, пробуждая в ней чувственность. Он вдыхал ее запах и поражался свежести, дразнящему аромату, который так манил его. Он добивался ее осторожно, искусно руководя ею. Поцелуями, возносившими ее к вершинам блаженства, и ласками, приводящими ко все новым и новым ступеням наслаждения, он заставил ее тело искать его прикосновений. У Джона перехватило, дыхание, когда он услышал стоны Лотти. Он ощутил всплеск чувств, названия которым не знал. «Мне никогда еще не было так хорошо, я никогда не испытывал ничего подобного», – подумал он с изумлением. Его руки стали еще более нежными, губы ласкали ее тело, находя самые интимные уголки. Ее глубокий гортанный стон заставил его возликовать. Но напряженная пульсирующая плоть не позволяла больше ждать и требовала немедленного удовлетворения.
– Прими меня, Лотти, – с мольбой прошептал он ей в ухо.
Зачарованная новизной открытий, Лотти робко прикоснулась к его мужской плоти и попыталась подчиниться его желанию.
Джон навис над ней, накрывая своим телом, и Лотти приняла его с радостью, предлагая ему то, чего он так долго ждал. Она обвилась вокруг него, и они вдруг превратились в единое целое, двигающееся в неистовом ритме. Внешний мир перестал существовать для них.
Потом они лежали на своей импровизированной постели – в мягком сене, глубоко вобравшем в себя, их тела. Они вновь стали обыкновенными людьми, мужчиной и женщиной, мужем и женой, и Джон не мог поверить в то, что от этого можно быть таким счастливым.
Какое-то время они лежали молча и ждали, когда успокоятся их, бешено бьющиеся сердца и восстановится дыхание. Со стоном удовлетворения Джон оторвался от ее тела. Он закутал ее в одеяло и поднялся. Затем подошел к окну, которое все еще было открыто, и в которое врывался холодный ночной воздух, и легким движением руки захлопнул его.
В наступившей темноте он проделал обратный путь к Лотти. Она приподняла одеяло, приглашая его лечь рядом. Джон нежно прижался к ней и принялся гладить ее грудь.
– На западе собираются тучи, – пробормотал он ей на ухо, – к утру пойдет снег.
Немного поколебавшись, Лотти задала вопрос, уже давно не дававший ей покоя:
– А это может задержать Шерманов?
Он покачал головой:
– Нет, бури не будет. В это время года бурь не бывает. – И вздохнул. – Они уедут в полдень, Лотти. Я долго думал об этом, но, по-моему, сейчас ничего нельзя сделать. Когда Харлей Гаррисон вернется, я встречусь с ним и поговорю обо всем.
– Я не хочу, чтобы дети уезжали, – грустно прошептала она в темноту. – Это единственная семья в моей жизни, Джон. – Она повернула голову, пытаясь рассмотреть его лицо. – И мне так больно думать об их отъезде.
Он снова вздохнул и поцеловал ее в щеку.
– Ах Лотти… – Больше он ничего не мог сказать.
Глава 13
«Может, если я как следует, буду драить этот пол, то мне полегчает», – думала Лотти, выжимая тряпку в ведро, наполовину наполненное водой. В общем-то, в мытье пола нужды не было – об этом свидетельствовала совсем чистая вода в ведре. Но ей надо было чем-то заняться. Чем-то, что отвлекло бы от боли, притаившейся в груди.
Лотти понурившись, стояла на коленях, и никакие слезы не могли выразить ее печаль. «Я не знаю, я так к ним привязалась!» – тихо шептала она, убирая со лба непослушную прядь. Она присела на корточки и посмотрела покрасневшими, воспаленными глазами в окно, где зимнее солнце сверкало в морозных узорах. «Нет, снега еще недостаточно, чтоб экипаж завяз», – подумала она.
Элизабет Шерман пренебрежительно отнеслась к тому жалкому дюйму снега, который успел выпасть, несмотря на предположение Лотти, что после бури снега станет больше. А Джентри Шерман поспешил сообщить, что тучи рассеиваются, уходят на север и день обещает быть ясным.
– Мы не хотим задерживаться, мисс Лотти, – сказал он с любезной улыбкой. – Теперь, когда дети знают о наших планах, надо начинать приводить их в исполнение.
«Да уж, знают», – подумала Лотти. Сисси долго рыдала, пока Джон не приказал ей замолчать. А Томас все время был таким тихим, что Лотти даже начала побаиваться за него.
– Слишком уж много для маленького мальчика, – проворчала она, снова принимаясь за пол. – Даже престижная сент-луисская школа не заменит ему дяди.
Открылась дверь, и яркий луч солнечного света на мгновение ослепил ее; Лотти прищурилась.
– Не неси в дом грязь, пол чистый! – Наконец она нашла выход своим эмоциям, обрушив гнев на стоящего в нерешительности Джона.
– А зачем его мыть? Ведь он и так был чистый, – возразил Джон, почесывая в затылке.
Лотти снова уселась на корточки.
– Я думаю, что мне лучше судить, чистый пол или нет – ведь мою-то его я! – возразила она.
– Почему ты без ботинок? Глупо в такой холод ходить по дому босиком, – сказал Джон, пытаясь не сдаваться в этой перепалке.
Лотти свирепо посмотрела на него, но она уже успокаивалась, выплеснув гнев на мужа. Мытье пола не очень успокоило ее, а Джон еще подлил масла в огонь своими замечаниями.
– Я пол мою с известью и вовсе не хочу испортить свои ботинки, мистер Тиллмэн, – заявила Лотти.
– А зачем вообще пол с известью мыть? – спросил Джон таким тоном, словно специально хотел подразнить Лотти, сомневаясь в правильности ее методов уборки.
Она, стиснув зубы, проговорила:
– Потому что мы всегда в приюте мыли пол с известью.
Джон, наконец, закрыл за собой дверь.
– Ты больше не в приюте, Лотти, – заметил он, напоминая и без того очевидную вещь.
– Ну, кто знает? – высокомерно ответила она. – По-моему, мне скоро придется туда вернуться. Похоже, что здесь я никому не нужна.
Лотти неторопливыми движениями вытирала пол, собирая воду тряпкой и выжимая ее в ведро.
Джон сделал шаг вперед и остановился прямо перед ней. Бросив тряпку в ведро, Лотти выпрямилась и взялась обеими руками за ручку, собираясь отнести ведро к раковине.
– Дай сюда, – сказал Джон, пытаясь выхватить у нее ведро.
– Я никого не просила помогать мне, – заявила Лотти. – А если ты хочешь наследить по всему полу, то давай, вперед! Это, в конечном счете, твой дом, – проворчала она и направилась к раковине.
Джон молча наблюдал за тем, как она донесла ведро с грязной водой до раковины и оставила его там. Она выжала тряпку и повесила за раковиной. Движения ее были медленны, она всячески оттягивала момент, когда ей снова придется взглянуть на мужа.
– Ты хочешь уехать отсюда, Лотти? – спросил он тихим, мягким голосом – мягче, чем снег за окном.
Она обернулась, взгляд ее был неподвижен, в нем читалось отчаяние, которое она скрьшала с самого утра.
– Ты женился на мне, чтобы я присматривала за детьми. Их теперь не будет, и я не вижу смысла в том, чтобы отравлять тебе жизнь, Джон.
Лотти еще со вчерашнего дня, когда приезд Шерманов развеял ее безмятежное счастье, пыталась сдерживаться и не говорить об этом. Но теперь настало время быть честной перед самой собой и перед человеком, который женился на ней по необходимости. Неожиданной была боль утраты, которую она ощутила, осознав последствия своего поспешного заявления, Если Джон хочет, чтобы она уехала, если она навеки обрекает себя на несчастье… Мысль эта казалась настолько ужасной, что Лотти охватило отчаяние.
Значит, она ничего не поняла, подумал он и свысока взглянул на нее. А ведь он сделал ее своей женой, он хорошо с ней обращался. И предоставил кров, даже купил приличные ботинки… Теперь же она стояла перед ним босая, в сером мешковатом платье, которое годилось разве что для пугала. «Нет, она не любит меня», – подумал Джон, и эта мысль ошеломила его.