Стояло чудесное весеннее утро. Со всех концов города сходился на площадь народ, привлеченный предстоящим зрелищем. И лишь одного человека в городе ни хорошая погода, ни готовящееся развлечение совершенно не радовало — хоть он и должен был стать в этом спектакле главным героем.
Декстер Пойнт считал, что сегодня на редкость неудачный день. Да и вся неделя, честно сказать, начинается препаршиво — не зря говорят, что понедельник день тяжелый.
Дело в том, что сегодня его должны были повесить.
Хотя Декстер вовсе не был злодеем… ну, по крайней мере, злодеем в классическом смысле. Он не запятнал рук кровью. Никого не делал вдовами и сиротами, никого, боже упаси, не насиловал. Он вообще не любил грубую силу. Конечно, человеку его профессии совсем без грубой силы не обойтись — кто не умеет драться, тот ни на большой дороге, ни в тюрьме не выживет. Но кулакам или шпаге Декстер всегда предпочитал мозги.
Каждое из его преступлений по отдельности было невелико — ни одно больше, чем на пять лет, не тянуло. Но вот их количество… Если даже отвечать только за совершенное в последние три года — отсидеть предстояло бы не меньше трех столетий.
А ведь Декстер Пойнт воровал, жульничал, мошенничал, объегоривал и надувал честных граждан куда дольше трех лет.
Хоть он и был сыном почтенных родителей, но с детства пошел по кривой дорожке. Он еще пешком под стол ходил, а родные и соседи уже стонали от его проделок и проказ. В школе все схватывал на лету, а вместо того, чтобы учить уроки, потешался над учителями; а стоило ему чуть подрасти — бросил школу, заявив, что там скука смертная, и начал пропадать по кабакам да притонам. Ни к какому честному ремеслу его приохотить не удалось. Попытался было отец его высечь — так этот великовозрастный оболтус вырвал у него розги и переломал, сказав при этом такие слова, какие грех даже мысленно обращать к родителю; а на следующую ночь бесследно исчез, прихватив с собой дневную выручку из отцовской лавки.
Все, что произошло с ним дальше, вкратце описано в уголовном деле — хотя, конечно, многое там упущено.
Следствие по делу Декстера Пойнта шло десять лет. За это время он успел трижды сбежать из тюрьмы и трижды снова попасться. Сбежать в четвертый раз, к сожалению, не успел. Окончательный список его преступных деяний занял 3477 страниц мелким шрифтом, а в числе потерпевших значился чуть ли не весь город, а также жители многих соседних королевств.
Суд над Декстером проходил в обстановке строжайшей секретности: ни журналисты, ни простые зрители в зал суда не допускались. Дело в том, что Декстер изобрел сто двадцать пять новых способов отъема денег у населения — и многие из них были так хитроумны и соблазнительны, что пускать их в народ было смерти подобно: любой обыватель, имеющий хоть малейшие преступные наклонности, не удержался бы от соблазна попробовать.
Кроме того, некоторые его преступления, как говорилось в обвинительном заключении, «подрывали устои церкви и государства, подвергая сомнению вещи несомненные и превращая всеми чтимые святыни в сущее посмешище».
И действительно: даже суровые судьи во время заседаний то и дело начинали как-то странно гримасничать, хмыкать и крякать. А прокурор, произнося свою речь, в самом патетическом месте вдруг забился в истерике, так что его пришлось вывести из зала под руки и отпаивать водой. Позже он объяснял, что испытал приступ священного негодования, внезапно представив себе живо и во всех подробностях тот способ, которым подсудимый проник в монастырь святой Брюхильды.
Несмотря на секретность, из зала суда в город просачивались самые удивительные слухи. Весь город читал книжку, состряпанную каким-то бойким журналистом, под заглавием «Тринадцать табуреток, или необычайные похождения Декстера Пойнта, величайшего мошенника всех времен и народов». Не перечислить всего, о чем жалел Декстер, покидая этот мир — но больше всего жалел о том, что никогда эту книгу не прочтет.
«Главное, при чем тут табуретки?» - недоумевал он. Перебирая в памяти всю свою бурную жизнь, Декстер не припоминал никаких историй с табуретками, да еще в таком загадочном количестве.
Вокруг эшафота собралась плотная толпа. Почти каждый здесь — или сам, или брат его, или сват — пострадал от проделок Декстера, и все радовались, что ловкач наконец получит по заслугам. По крайней мере, вслух радовались. А если кто думал иначе, то виду не подавал.
На почетных местах расселись члены Городского Совета. Взошел на эшафот священник, чтобы дать осужденному последнее напутствие. Палач в черной маске неторопливо мылил веревку.
Яркий солнечный свет после сумрака темницы слепил Декстеру глаза; он шел, полной грудью вдыхая весенний воздух, словно стараясь вобрать в себя каждое из этих драгоценных мгновений. Руки его были связаны за спиной, ноги в цепях, со всех сторон окружала его вооруженная стража — все знали, что от этого хитреца можно ждать чего угодно. Но на лице его играла улыбка, и шел он в свой последний путь гордо, как король — так, что зрители, глядя на него, примолкли, и кое-кто из женщин украдкой утер слезу.
Если бы только все они знали, как страшно Декстеру не хотелось умирать!
Может быть, он все-таки ошибся? Может, тогда, много лет назад, надо было послушать взрослых, когда они твердили, чтобы он бросил свои проделки и занялся чем-нибудь полезным? А он кивал с сокрушенным видом, отвечал: «Да, да, конечно, я исправлюсь, я больше никогда…» - а на следующий день опять принимался за свое.
Хоть Декстер никогда ни в каких богов не верил, но, всходя на эшафот, впервые в жизни всей душой обратился в молитве — к Богу? К Судьбе? К своей воровской удаче? Этого он не знал и сам.
«Господи! - молил он. - Помоги мне выбраться из этой передряги — и, клянусь, я брошу все свои… Впрочем, нет. Хотя бы сейчас, для разнообразия, не буду врать: не брошу. Я такой, как есть, и другим не стану никогда. Но, клянусь, я непременно займусь чем-нибудь полезным! Вот прям как только, так сразу! Может, даже подвиг совершу — убью дракона какого-нибудь, или спасу невинную деву… Что, думаешь, мне слабо? Да все что угодно сделаю — только дай мне шанс остаться в живых!»
И в этот миг…
Толпа с приглушенным шумом расступилась. Прямо к эшафоту подъехала черная карета с невиданными гербами на дверцах. Окна ее были наглухо затянуты черными шторками. Пара черных жеребцов была запряжена в нее; по обеим сторонам ее ехали рыцари в черных доспехах, в полном вооружении, а впереди — герольд, также в черном камзоле и на черном коне. Странно и жутковато было явление этой траурной колесницы посреди разноцветной, возбужденной толпы.
Герольд трижды протрубил в рог замысловатый сигнал, а затем объявил громким голосом:
- Господа члены Совета, почтенные граждане! Ведомо нам, что есть в вашей стране древний обычай: осужденный на смерть освобождается от казни, если какая-либо невинная дева пожелает взять его в мужья. С нами в этой карете — девица, знатная и владетельная особа, и она желает взять в мужья осужденного преступника по имени Декстер Пойнт!
Что за шум и гам поднялся на площади — не описать! Отовсюду слышалось: «Что это? Ну и ну! Голову на отсечение даю, это очередная хитрость Декстера! Небось все эти ребята — его сообщники, а в карете какая-нибудь ловкая потаскуха, переодетая принцессой!»