Ху Тао думала стучать, но, приблизившись к комнате, услышала в ней тихие голоса лекарей, которые вчера навещали и настоятельницу. Они настрого запретили ей напрягаться, сказали, что переутомление может сказаться на дальнейшем потомстве. Девушка так же узнала, что у неё проблемы с сердцем, и излишние эмоциональные всплески могут вызвать острые боли в груди. Ху Тао замечала за собой такое, нередко повторяла себе дышать и фокусироваться на молитве, однако это не помогало. Стоя возле двери, русоволосая металась на месте, не зная, где же ей спрятаться, и, как только она заприметила широкую коробку около входа в склад, как петли противно и устрашающе заскрипели. Ху Тао застыла в глупой позе с подносом в руках под пристальным взглядом суровых лекарей с широкими капюшонами, прикрывающими лысину.
И хоть она теперь была настоятельницей, отчитывали девушку, как послушницу, негодующе разводя руками и хмуря брови. Ху Тао держала голову прямо, откровенно краснея и сжимая поднос сильнее, пока выслушивала последующие нотации, закончившиеся простой фразой: «Будьте аккуратнее и не перетрудитесь». Наконец мужчины колонной вышли из комнаты, оставив дверь неловко распахнутой, чтобы раненый и его спасительница обменялись неоднозначными взглядами. Аббатиса выпрямила спину, притворяясь словно ничего не было. Дверь тихо захлопнулась, а на прикроватной тумбе стали появляться продукты и миски с чем-то горячим.
— Вам нездоровится, сестра Ху Тао? — юноша заметил, как девушка вздрогнула от его слов, и подвинулся на край, увлечённо рассматривая лицо монахини. — Вы вся красная и тяжело дышите.
— Не беспокойтесь за меня. Я благодарна Властелину, что жива, и что он спас вам жизнь.
— Спасли мне жизнь ваши лекари и вы, сестра, — юноша заглянул под подушку и достал оттуда тёмную ткань, которую монахиня тут же узнала. Это был её клобук! Чистый, вкусно пах. Ху Тао подняла взгляд на парня и поняла, что именно его запах впитала ткань, отчего стыдливо прикрыла щёки. — Я постирал его, теперь можно вновь носить.
— Благодарю вас, господин, — Ху Тао согнулась в коленях и застыла, не решаясь забрать клобук обратно. Непривычно стоять с мужчиной в одной комнате, неприлично смотреть на него и грешно в этот момент думать о снах, мучивших монахиню. Видя во всех этих событиях некую закономерность, русоволосая с подозрением отнеслась к юноше, которого спасла, ведь не исключено, что он — вестник Дьявола, желающего забрать себе душу Ху Тао. — Если вы в порядке, я пойду, меня ждут дела в монастыре, — девушка протянула руку, чтобы забрать клобук, но юноша вдруг оттянул ткань к себе, изменившись в лице.
— Сестра, я знаю, что вы пойдёте в кабинет к той белокурой женщине. Не идите. Не сейчас.
— Что? — Ху Тао показалось, что у неё глаза полезли на лоб, когда юноша так уверенно раскрыл намерения настоятельницы. Всё ещё сжимая клобук в руках, он пристально глядел на девушку, ожидая некого смирения. — Что вы такое говорите, господин…
— Сяо.
— Господин Сяо. С чего бы мне не идти в кабинет сестры Нин Гуан, если об этом говорите вы?
— Покамест там опасно, я знаю это, и вам лучше послушаться, если не хотите, чтобы кто-то погиб, — Сяо наконец протянул девушке клобук и встал с кровати сам.
Телосложение у парня было худым, сам он был выше монахини на голову, чем смутил, обескуражил и вынудил стыдливо отвернуться, ведь раненый к тому же был не одет. Казалось, никакие законы и правила не писаны этому чужестранцу, он спокойно мог в тонких штанах пройтись по комнате, чтобы наконец найти то, чем можно прикрыться; мог переодеваться словно стоял в комнате один, а монахиня рядом — всего лишь мебель или же зверюшка, перед которой оголиться не стыдно. Была бы воля Ху Тао — стукнула бы лишний раз! Да вот боялась собственного гнева, из-за этого развернулась к юноше спиной, глубоко задышала, ощутив, как воротник сдавил шею. Платок норовил слететь, чуть девушка вздёрнула рукой, та крикнула, прижала ладони к макушке и притянула ткань обратно ко лбу.
— Сколько проблем из-за куска ткани на голове. Ваша религия утомляет меня, — Сяо протянул по-кошачьи, прильнул плечом к двери, глядя на чудесные метания монахини на месте. Она явно надеялась сдрыснуть, но не хватило решимости. — Доходили сведения, что головной убор для вас, женщин — символ покорности. Так кому же вы покорились? Какому Богу?
— В этих землях… почитается единственный Бог — Властелин, — ответила Ху Тао непривычно неуверенно, как будто боясь, что Сяо в любой момент сможет её переубедить.
— Вы почитаете того, кого никогда не видели. А я со своим Богом очень хорошо знаком, — поверх одежды юноша надел рванный на рукавах кафтан, кровь с которого не смогли отстирать. — Вы бы хотели познакомиться с моим Богом, сестра, и покориться ему? — Сяо медленно поднял руку, показывая, как кровь пропитала бинт. — Я так близок к своему Богу, что на днях он чуть не убил меня.
— Вы просто… Богохульник! — Ху Тао почти выбежала из комнаты, как за руку крепко схватил чужестранец, пронизывающий взглядом узких зрачков.
— К весне в этом монастыре кто-то умрёт. Это нормально, когда в расцвете жизни чья-то навсегда потухает. Вы можете сделать всё по-своему — тогда все они умрут.
От слов Сяо по спине пробежали мурашки. Ху Тао тут же представила всех этих «они». Янь Фэй, Сян Лин, Кэ Цин неужели правда могли оказаться в опасности? У настоятельницы не было ни единой причины, чтобы верить надменному юноше, но и причин, чтобы не верить, не было. Ху Тао сжала челюсть, сдерживая пламенный гнев. Сяо наблюдал за этим с интересом, казалось, ожидал, что монахиня согрешит: взорвётся, ударит его, закричит, но русоволосая была умнее. Она одёрнула руку, обвела юношу пристальным взглядом, готовясь обороняться, потом выпрямилась, не увидев прямой угрозы, и притворно улыбнулась:
— Я услышала вас, спасибо.
========== Из праха ==========
Кабинет. Документы. Ужин. Смех. Кабинет. И вновь кошмар.
Не понимала Ху Тао, от чего мучительны столь ласковые прикосновения к себе. Не понимала, зачем тень с горящими глазами приходит всякий раз, когда девушка совершенно её не ждёт. Для чего ей душа простой монашки? Для чего именно её душа, а не чья-то другая из монастыря?
Ху Тао вновь плакала. Сквозь сон и при пробуждении. Вспоминая события внутри кошмара, монахиня не могла не дрожать, закутавшись в плед, хозяина которого так и не удалось найти. Мужчина целовал шею, мучая зубами, напоминая девушке больного собственника, который даже кожу на вкус хочет испробовать. Раздевал, мог сминать в руках, ведь монахиня была так мала по комплекции: недоедания, нередкий голод и нарушение сна привели к исхуданию; к зиме щёки Ху Тао стали ещё острее. Сколько бы одежды аббатиса не надевала, всегда дрожала от холода, имея возможность согреться только во снах, где над ней нависал неизвестный мужчина, лицо которого разглядеть во тьме было невозможно. Нескончаемые недомогания, потеря веры в свою непорочность привели к увяданию организма и без того болезненной монахини.
Да, Ху Тао понимала, что зиму может не пережить. Поэтому впредь стала отдавать свою порцию послушницам, которые и сами чахли от тяжёлой работы и скудного питания. Настоятельнице приносило удовольствие делать людей счастливыми, так она забывала о дурном, могла представить, что действительно чего-то стоит и может в этой короткой холодной и несправедливой жизни.
Монахиня дни и ночи молилась, чтобы все выжили, чтобы в их земли не пришла чума. Для этого было сделано всё: выкопан колодец, к озеру никто уже не ходил, а кусачие холода ограждали монастырь от людной деревни. Выгонять работников на улицу в метель Ху Тао не могла и других настоятельниц просила сжалиться. Фреки согласилась, потому что не увидела у Нин Гуан намерений спорить. Сама белокурая стала непривычно тихая. Русоволосая могла бы заметить в этом что-то странное, но не стала — свои проблемы оказались выше, а желание оставить после смерти нечто ценное заперло Ху Тао в кабинете на долгие часы. Там девушка, уже не такая наивная и беззаботная, писала неудобным пером, которое брызгалось, пачкало папирус. Но усердию монахини не было предела.