— О, Властелин, ты видел, как я звала тебя, как учила других тебя просить и уважать, но защитить от Дьявола ты меня смог, не смогла и я отгородить себя! Я, как и тогда, перед этими мужчинами, села на колени перед злом, смолчала и взмолила тебя меня спасти, ах, как я просила! — Нин Гуан тяжело поднялась с колен, дрожащих, как осиновый лист. — Почему же я вижу их раздетыми и сломленными? Почему мне нравится их прогибать и сминать для себя?.. Я вижу в своём отражении не себя, а тех подонков, забравших мою честь и волю к свету. Я вижу, как Дьявол забирает мою душу, как вместе с этим я забираю и чужие.
Голос бился об стены, доходил вновь до тела Нин Гуан, и она пошатывалась; никто не мог поглотить её слова, она кричала в пустоту, думая, что кричит недостаточно. В глазах девушки читался ужас и злость, она видела, как несправедлив и глух мир по отношению к ней — только к ней — и ненавидела выпавшее ей бремя.
— Это не моя вина. Не мой грех! Я слабее Дьявола, вкусившего мою плоть! А Дьявол!..
Нин Гуан резко оборвала речь; настоятельница знала, что всё пошло не так с недавних пор, но с какого момента? Если бы она пригляделась внимательнее, смогла пресечь зародыш Дьявола раньше его рождения. Свалившись на скамью, белокурая начала вспоминать трагедию, произошедшую с монастырём соседней деревни. Вместе со страшной вестью о пожаре в монастырь пришло слёзное прошение принять послушниц и монахинь уничтоженного храма. На собрании аббатис Нин Гуан согласилась, вовсе не ведая, к чему это приведёт. И кого именно приведёт лесная дорога.
— Ох, Властелин, я была так близка, но не смела поверить в это! Со смертью сестры Ху Тао она стала такой тихой, и я вовсе ослепла от этой невинности, конечно же, это Янь Фэй! — зубы настоятельницы заскрипели от ярости, она схватилась за клобук и сорвала с белокурой макушки. — Дьявол, соблазнивший меня на грех, поселившийся в наших стенах и закрывающий другим глаза! Это она убила сестру Ху Тао и всех нас скоро тоже убьёт!
Кто-то прервал размышления Нин Гуан, постучавшись в дверь, белокурая даже не успела надеть клобук, как в зале появилась настоятельница Фреки. Она удивлённо нахмурилась, увидев её без головного убора в храме, около алтаря Властелина. Хотела бы блондинка спросить, что случилось, но суровое лицо напарницы обескуражило, остановило какой-то неведомой силой. Фреки скрестила пальцы чуть ниже живота и почтительно поинтересовалась:
— Всё ли хорошо у тебя, сестра?
— Как у меня может быть всё хорошо, если Дьявол гуляет в наших стенах, а ты так же слепа, как и остальные в этом монастыре.
Девушки сблизились благодаря своей общей ненависти к другим, но вдруг на этой же почве начали отдаляться, словно наконец смогли заметить различия друг в друге. Фреки невзлюбила нытьё и гордыню Нин Гуан, ей казалось, она привлекает слишком много внимания, берёт на себя невозможное, а после осуждает всех в своей неудаче. Настоятельница знала о пристрастиях сестры, но всегда молчала, укрывая грех от глаз других, взамен получая порции оскорблений и недовольств. Что же до самой Фреки? Нин Гуан ненавидела её желание сунуть в чужие дела свой длинный нос, сестра не умела вести дела и была далека от идеального образа аббатисы, которому, как считала белокурая, лично она полностью соответствовала.
— Только ты у нас всё видишь. Тогда с твоего присмотра точно не выскользнула одна монахиня, так ведь?
— О чём ты, сестра? Под моим присмотром все и каждая, даже ты. Так будь добра не говорить загадками.
— Ох, поразительная тупость, когда ситуация того не требует. Подумай хоть немного, о ком я говорю!
Нин Гуан сжала клобук, не отрывая глаз от Фреки. Женщина не поверила собственному предположению, но ярость обуздала тело быстрее, чем разум — белокурая сорвалась с места, толкнув сестру в сторону, на что та ничего не произнесла. Нин Гуан отворила тяжёлые двери, разбушевавшаяся метель с радостью помогла в этом и влетела в помещение, частично потушив свечи на навесных канделябрах. Чудовищная погода, в которой ни одна живая душа не смогла бы пройти и двух вёрст. Режущий ветер мешал дышать, подталкивал назад, а снег, как зыбучие пески, обхватывали ноги, не давая ступить и шагу, Нин Гуан попыталась, но застряла, отойдя от входа всего на два метра. Фреки взглянула на нагнетающую фигуру в этом зимнем хаосе и взялась за сердце. Ветер играл с белёсыми волосами, так это выглядело. Настоятельница ахнула, приглядевшись и осознав, что это сестра властвует над метелью! Белые пряди словно слились воедино, своим танцем, как дирижёр, управляли погодой, отражающей весь спектр эмоций, разрывающих высокую фигуру изнутри.
Фреки поднялась на ноги, превозмогая ветер, бьющий тяжёлые двери об стену, подбежала к порогу. Прикрывшись от режущего снега руками, блондинка прокричала, разрывая своим голосом рёв метели:
— Кэ Цин сбежала из монастыря! Её видели другие послушницы, но остановить не смогли!
— Что ты сказала? — слова Нин Гуан затерялись в шуме бушующей погоды, но Фреки смогла прочитать по губам и нахмуренным бровям сестры крайнее недовольство и нарастающий гнев.
— Эта буря пришла из ниоткуда! Штиль сменился штормом, никто не успел поймать беглянку, как поднялся беспощадный ветер! Как будто сам Властелин помог ей сбежать!
— Нет, то Дьявола рук дело! А метель — кара Властелина за её грех! Кэ Цин умрёт в холоде, он сожжёт её, как огонь еретика, такая у неё судьба.
Нин Гуан прищурилась; вдалеке ей показался чей-то силуэт, на мгновение подумалось — монахини. Но приглядевшись получше, аббатиса, всё ещё без клобука, различила две фигуры незнакомок, двигающихся прямо к ней. Они с трудом превозмогли погоду, усталость и из последних сил смогли одолеть подъём, оказавшись совсем недалеко от входа в храм. Путницы были столь уставшими и измученными, что вид монахини без клобука их совершенно не смутил, их главным желанием было поскорее протянуть руки к свету, ведущему в главный зал. Настоятельницы были обязаны им помочь: укрыть от метели, согреть возле камина и накормить после изнурительного пути, но встали, как вкопанные. Если до загадочного появления незваных гостей, Фреки думала, что Нин Гуан управляет этой бушующей погодой, то теперь монахиня была уверена: эта незнакомка с кудрявой макушкой — волосы на которой не поддавались никакому ветру — была куда могущественнее местной стяжательницы!
Завидев гостей, приблизившихся к Нин Гуан, Фреки упала коленями на холодный пол и начала молиться, не отрывая от них взгляда, ей казалось, она видела перед собой сестру Ху Тао с какой-то знатной леди, но это не могла быть она! В висках начала пульсировать кровь, вырываться из тела, отчего противное ощущение недомогания не исчезало, покуда четверо женщин не скрылись за закрытыми воротами храма. Метель осталась где-то там, в то время как они — в тепле и неведении, что же случится с ними дальше, и кто ещё может постучать в их двери загадочной ночью, предвещающей прощальную песнь.
Храм и монастырь объяла белая беспощадная метель, напоминая затуманенную верхушку горы из холодных земель, о которых монахини нередко читали в приключенческих романах. И если наверху под заснеженным курганом творился хаос, то у подножья холма был штиль: ни ветерка, ни режущего снега, рвущегося в лицо и открытые части тела. Всё дальше и дальше от монастыря отдалялась фигура в лёгком тёмном плаще, падая от бессилья и страха, что её вот-вот догонят. Беглянка, видимо, не знала о внезапной метели, поэтому бежала прочь, неэкономно выпуская клубы пара, драгоценный воздух, нужный так её телу. Обладательница сиреневых прядей, не прикрытых должным образом, наконец преодолела склон и свалилась коленями вниз, ощутив, как на улице холодно, но этот холод согревал бледную кожу.
Кэ Цин подняла подбородок, вгляделась в луну, выглядывающую из-за гор. В своей скромности и боязливости яркое светило{?}[небесное тело] было так похоже на хрупкую девушку. Адреналин спал, и тело вновь стало ощущать жажду, голод и невыносимую боль во всём теле. Перед побегом монахиня успела прикрыться длинной ночнушкой какой-то дылды из монастыря, нацепить валенки, достающие до середины костлявых ног и спрятаться под широким кожаным плащом. В промежности и около молочных желёз безумно болело, невольно хотелось прикоснуться, но Кэ Цин боялась, что сделает тем только хуже. Нин Гуан издевалась над её телом, над её честью долгое время! Девушка поверить не могла, что решилась на такое безрассудство: сбежать почти без всего, полуголая, и всё для того, чтобы раскрыть глаза епископу на собственную подопечную. Монахиня встала на ноги, промявшись валенками сквозь снег, задёргалась от завалившихся ледяных хлопьев, но стойко зашагала в сторону деревни.