Настал день, когда Ху Тао вновь вернулась к дежурству, и в этот раз она вместе с другими сёстрами — Сян Лин и Кэ Цин — должна была отправиться за покупками; огород не мог вдоволь накормить более тридцати жительниц монастыря, и приходилось опустошать доход с десятины{?}[собирания десятой части дохода прихожанина в пользу религиозной общины] на рынке, куда девушки и собирались отправиться. Монастырь процветал медленно, вот-вот должны были начаться строительные работы, в которых планировалось установить во дворе колодец, починить раскрошившуюся колокольню и закрыть трещины внутри здания. На всё это требовались деньги и, что-то Ху Тао подсказывало, после зимы им будет нечего есть, что тогда? Простым монахиням, несущим службу, не предстало об этом думать, поэтому девушка нагрузила себе на спину короб{?}[ящик или контейнер для хранения вещей] и двинулась вслед за сёстрами.
Сян Лин навеселе рассказывала о причудливых зверюшках, поселившихся в щелях монастыря, ей доставляло непреодолимое удовольствие просто вспоминать о том, какие они необычные, хотя речь шла о простых крысах и енотах. Девушка обладала пухлыми щеками, нередко пропадала на кухне и, насколько Ху Тао знала, в последнее время отвечала за готовку. Ответственность за других стала единственной возможностью наедаться вдоволь. Однако буквально месяц назад сестра Фреки заметила, что с подсобок начали пропадать запасы, разгадала хитрость Сян Лин и наказала её, приказав обрезать волосы. За клобуком не было видно, но за месяц девушка смогла отрастить лишь небольшое каре, которого очень стеснялась.
С Кэ Цин Ху Тао почти не общалась, можно сказать, предпочитала наблюдать издалека за её холодным лицом. Нередко создавалось ощущение, что обладательница длинных хвостов цвета сирени была всегда недовольна, чем-то напоминая настоятельницу Нин Гуан. Шатенка вдруг вспомнила: а ведь Кэ Цин была в одной группе с ней на осмотре… Ху Тао сглотнула, не став продолжать внутренние рассуждения, лишь ускорила шаг, чтобы не отстать от сестёр в оживлённой толпе; их удивляло то, что монахини с «того самого монастыря» соизволили спуститься к обычным людям, а такое происходило весьма редко. Ху Тао сама не понимала, отчего же им не дозволено ходить в деревню, когда им захочется, неужели Властелин мог разгневаться излишним вниманием к своим рабыням? Шатенка не могла ответить точно на этот вопрос, поэтому сама для себя оставалась в неведении.
— Нам нужны медицинские корни, бинты, кровь, спирт… — перечисляла Сян Лин и не могла понять, а что из этого было едой. — Я не хочу готовить спирт.
— Просто купим, что написано, без лишних вопросов, — холодно ответила Кэ Цин, приказав разбрестись по разным дорогам, так им быстрее удалось бы найти всё нужное. Ху Тао не понравилась эта идея, ведь на рынке могло случиться что угодно, а вместе они были хоть как-то защищены. Опомнилась девушка лишь наедине с тяжёлой корзиной около ног, других вариантов не осталось — пришлось лавировать между деревенским людом, выискивая медицинские корни.
— А… Прошу прощения.
Шатенка обернулась на тихий скромный голос, тонувший в шуме оживлённого рынка, однако его доброта и мелодичность смогла достучаться до сердца сердобольной монахини. Из всех прохожих обратиться к ней было верным решением, в глазах Ху Тао незамедлительно засияло сочувствие, ведь незнакомка выглядела замёрзшей, напуганной и совершенно одинокой в этой огромной толпе. Прижав красные пальцы к губам, обладательница необычного цвета волос (что напомнило Ху Тао её подругу Янь Фэй) дула на них, грея дыханием, вырывающимся из-за рта клубками пара. Это совершенно не помогало согреться. Взглянув друг другу в глаза, девушки поклонились, монахиня сделала это более почтительно, понимая, что незнакомка перед ней намного выше по статусу, нежели она, что не могло ускользнуть от глаз «Мальвины».
Объёмный наряд, характерный для восточных дворянок, не выглядел тёплым, в отличие от подрясника монахини, но легко привлекал взгляды свой дороговизной и элегантностью, пышность напоминала мягкую шерсть овечки или далёкое облачко, о запахе и форме которого можно было лишь догадываться.
— Прошу прощения, вы не знаете, где мы сейчас находимся?
— На деревенском рынке в провинции Ли Юэ. Госпожа, вы заблудились? Потеряли экипаж?
— Да, неприятности могут случиться с каждым, — улыбка незнакомки показалась очень смелой. Разговор с монахиней придал ей уверенности, пускай и призрачной. — Не могли бы вы мне помочь? Мне нужно выйти отсюда и спуститься вниз по ручью.
Ху Тао наклонила голову, вспоминая ту волшебную дорогу, поле с голыми пнями и церемониальный алтарь. Путь, вызвавший у незнакомки сложности, не был столь извилист и небольшое желание могло с лёгкостью помочь преодолеть его, но разве могла монахиня сказать нечто подобное, выразить своё мнение в лицо предполагаемой дворянке? Шатенка улыбнулась, кивнула в знак согласия и предложила девушке не задерживаться, ведь её экипаж мог очень волноваться из-за пропажи своей госпожи. На что та весело хихикнула, прикрыв улыбку полупрозрачным веером и взволновав дыхание довольными пурпурными глазками с узкими зрачками.
Много взглядов было обращено в сторону монахини и дворянки, но никто не успел потревожить их — девушки покинули рынок, оставив после себя шлейф духов и запах сухой древесины, который напоминал Ху Тао осенний костёр. Каждый год монастыри сжигали весь мусор во время специального обряда, отпевали пепел, молились за благополучие и наблюдали за чёрным дымом, вздымающимся к Властелину. Его справедливая рука должна была очистить нечисть и вернуть на землю тепло, уют и кров, таким образом действовал естественный круговорот, именуемый «господство земли». Монахини верили, что всё, порождённое Властелином, проходит свой путь на земле, грешит, страдает и молится, а после возвращается на небо, чтобы очиститься и наконец обрести свободу. И так по кругу.
— Зовите меня Гань Юй, если вам так будет угодно, — было видно по ходьбе девушки — она не привыкла так много двигаться. Пешая прогулка быстро утомила дворянку, и она попросила отдохнуть около колосьев пшеницы. — А ваше имя, сестра?
— Моё имя ничтожно по сравнению с вашим, для меня будет огромной честью лишь услышать его с ваших уст, госпожа.
— Хоть и девушка ты сенная{?}[служанка], но имя твоё узнать буду рада, — дворянка уложила подбородок на своё колено, наблюдая, как ветер гладит колосья пшеницы и вместе с ними клобук скромной монахини. Была красота в её стеклянных очах, стан в фигуре и плечах покатых, а то, как Ху Тао говорила, убаюкивало, влюбляло в себя. — Авось словечко замолвлю.
— Кому же, госпожа? — вольно рассмеялась монахиня. — В молитве меня слышит Властелин, к чему же мне людская молва?
— Верить — значит верным быть, сестра?
— Не совсем поняла…
Гань Юй хихикнула в сжатую ладонь, не отводя взгляда от монахини. Ближе к западу собирались тёмные тучи, накрывая деревенский рынок, погода не благоговела для прогулок, однако дворянка не спешила скрыться в сухом тёплом месте, привычном для людей её статуса. Девушка невесомо сжала колючие колосья, пригладила, как непослушные волосы и тут же одёрнула, осознав, что от разговора всё-таки отвлеклась; создалось ощущение, что Гань Юй редко выбирается на улицу, особенно в люди, ей интересно абсолютно всё, в том числе и самая обычная монахиня.
— Кроме Властелина в твоей вере есть ещё другие Боги?
— Нет, Властелин един, и других Богов быть не может. Язычество в наших краях… Считается дикарством, — на лице Ху Тао невольно взыграла неприязнь.
— Вот как. Тогда я дикарка, — спокойно ответила Гань Юй, медленно поднявшись с земли. Она заметила, как сестре стало неловко, и эта невинная черта умилила дворянку, порадовала, несмотря на вышесказанные слова. Ху Тао попыталась загладить вину, стряхнув с дорогого одеяния траву, дорожную пыль, но Гань Юй царственно, прикрыв лицо веером, отошла в сторону, прислушиваясь к завыванию ветра.