Соледжиус наклонился для поцелуя, и при виде его красивого лица Мару чуть не вырвало.
В отместку за оскорбленное достоинство он послал ее участвовать в турнире. Никто и не верил, что она переживет испытания и уж тем более победит. Соледжиусу мало было отправить Мару на верную смерть, поэтому он возложил на ее плечи бремя ответственности за тысячи жизней.
И она несла бы свою ношу до последнего, как пронесла уже тысячи километров. Вопреки ожиданиям, груз не сломил ее. Лишь сделал сильнее.
Увы, несмотря на обретенные силы, Маре непросто было противостоять оскорблениям и сомнениям Стракса. Она не забыла причиненных им страданий и знала, что он никогда не поможет ей победить в турнире. Даже если бы Стракс не поклялся на крови, Мара все равно не позволила бы себе от него зависеть. Замужество ничего не меняло.
Разве что теперь она знала, почему он всегда плелся в хвосте. Зато теперь Стракс не отставал, вскоре поравнявшись с ней и поехав рядом.
— Заполни желудок, жена, — приказал он, протянув толстый ломоть хлеба с мягким белым сыром и золотистым медом.
При виде еды у нее заурчало в животе. Поскольку все ее имущество, кроме меча и нескольких вещей в седельных сумках, было украдено под Винтермером, она приняла хлеб. Тихое «спасибо» было встречено таким удовлетворением, что Мара не смотрела на Стракса, пока не доела. Тем не менее, она остро ощущала присутствие огромного мужчины. На нем были кожаные штаны и сапоги, от которых отказалась Мара, но даже под накрапывавшим холодным дождем он не прикрыл плечи и грудь. Стракс выносил непогоду непоколебимо, словно гора. Потоки воды стекали по рельефу его мышц и манили утолить жажду, испив их прямо с бронзовой кожи.
О, Мара очень хотела пить.
Облизав пересохшие губы, она оглядела варвара, смотревшего на ее рот так пристально, что кровь в нее в венах превратилась в огонь.
— Я прослежу, чтобы ты хорошо питалась, Мара, — пообещал Стракс натянуто и голодно, обещая насытить ее не только хлебом.
Пробуждая в ней иссушающие желания. Не только голод и похоть, но и болезненную тоску в сердце. В тяжелом странствии Мара обессилела, устала, страдала от одиночества. Единственное удовольствие, полученное ею после отъезда из дома, доставил ей Стракс, освободив из клетки и медленно, осторожно поцеловав на церемонии. Наслаждение крылось в теплоте и силе огромных рук, крепко обнимавших Мару. В обжигающих прикосновениях к обнаженному мускулистому торсу и в чистом экстазе, дарованном мужским достоинством, прижавшимся к ее самому интимному месту.
Стракс убил тирана, чтобы спасти Мару. Она ненавидела надежду, выбравшуюся на свет божий, словно кролик, оставивший безопасную нору, даже зная, что разочарование набросится на него волком и разорвет на клочки.
— Ты убил Тадуса. Разве не можешь убить и Соледжиуса?
— Тадус не был готов к воинам вроде меня, — стиснув зубы, покачал головой Стракс. — В отличие от Соледжиуса.
— К воинам вроде тебя?
Он указал на свой бок, где тусклым золотистым светом пылали руны, защищавшие владельца от чар и заклинаний. Мара знала о них только потому, что однажды ей рассказал Арук. Дети Мертвых земель рождались с талантами, какие и не снились волшебникам запада, но почти все они запирали волшебство в своих телах, лишая себя способности творить магию, кроме защитных рун. Арук называл колдовство грязным, медленно выводившим мир из равновесия. Он утверждал, что любовь и доброта — мощнейшее волшебство наряду с храбростью, доверием, гневом, ненавистью.
Любви Мары к семье хватило бы на целый океан. Как и ненависти к Соледжиусу. Увы, ни любовь, ни ненависть не могли победить короля Аремонда, во что бы там ни верили варвары Мертвых земель.
— Тадус атаковал меня магией, — продолжил Стракс. — Хотя было бы умнее заколдовать оружие и воспользоваться им. Так поступит Соледжиус. Не будь он защищен, мы с Аруком убили бы его еще в Аремонде.
Значит, Стракс был защищен от чар, но не от зачарованных предметов.
— Выходит, воротник Тадуса сдержал бы тебя так же, как и меня?
— Да, — Стракс тоже не смог бы освободиться.
Внезапно Мара вспомнила, что он сказал перед тем, как снять с нее ошейник, и сладкий мед на ее языке скис.
— Надо думать, твоя любовь меня освободила.
— Да, — легко согласился Стракс.
— Зачем ты врешь? — у нее сдавило горло. — Ты предъявил на меня права и получил власть над ошейником. Вот и все.
— А что заставило меня предъявить на тебя права? — он уверенно посмотрел ей в глаза. — Зачем я последовал за тобой, если не из-за любви?