— Вы там были? — спросил Барретт, как только увидел голову Анни.
Она едва справилась со своими слезами.
— Да, — ответила она. — Была. Вы правы. Рафаэль в тюрьме.
Мистер Барретт легко вытащил ее из ямы и стал ждать, когда она заговорит вновь.
— Он ранен или болен. Окликнула его, а он только чуть-чуть пошевелился.
— Я сам пойду, — сказал Барретт, направляясь к дыре в полу.
Анни остановила его.
— Вам там не пробраться. Я и то чуть не застряла.
Барретт надолго замолчал.
— Поищу другой путь. Оставайтесь здесь и не высовывайтесь. Я принесу вам еду и воду.
Анни ничего не возразила. Ей оставалось только ждать. Не обращая внимания на грязь, она села на пол и подперла голову руками.
Барретт кашлянул.
— Не думаю, что вам это так уж важно сейчас, но я должен сказать. Анни, вы самая смелая и разумная женщина, которую я когда-либо встречал.
Не поднимая головы, она улыбнулась сквозь слезы.
— Смелость города берет, — глухо проговорила она.
Барретт, не ответив, открыл дверь и исчез.
Измученная переживаниями и путешествием по подземелью, Анни провалилась в беспокойный сон и проснулась, только когда вернулся мистер Барретт. Он поставил свечу на опрокинутый ящик и сел за стол, на который поставил две оловянных тарелки и чашку.
Анни не спрашивала, где он раздобыл мясо и хлеб, которые достал их холщового мешка. Барретт пил вино из пыльной бутыли, а она простую воду из единственной чашки.
— Я видел вашего отца, — сообщил Барретт после долгого молчания.
— Где? — встрепенулась Анни. — Как он?
— Все по порядку, — усмехнувшись, проворчал Барретт. — Сейчас он похож на дикаря. Мы конечно же не разговаривали. Но он, вроде, представляется бедным крестьянином.
Анни изумилась.
— Вы уверены, что видели Патрика Треваррена? Он ведь настоящий денди. Рубашки ему специально заказывают в Париже, и ботинки — только в Италии.
Барретт рассмеялся.
— Друзья и то его бы не узнали. Думаю, я узнал его только потому, что мне известны все здешние жители.
— Интересно, что он задумал?
Мистер Барретт сразу же посерьезнел и отхлебнул вина из бутылки.
— Что бы он ни задумал, мисс Треваррен, надеюсь, Господь его не оставит. От этого может зависеть жизнь Рафаэля.
У Анни перехватило горло, но она не позволила себе сорваться.
— Да, — ответила она и стала молиться, чтобы Рафаэль не умер от лихорадки, прежде чем они спасут его.
Поев, мистер Барретт опять ушел. Анни не хотела выходить из дома, но не из боязни мятежников (хотя и это, конечно, было), а потому что не хотела встречи с отцом.
Она ждала несколько часов, все больше и больше беспокоясь. В конце концов ей пришлось выйти из дома в кусты.
После этого она опять прыгнула вниз, желая быть как можно ближе к Рафаэлю, но не прошла и полпути, как начал обрушиваться потолок.
Анни похолодела, услышав всего в нескольких шагах от нее чей-то голос:
— Проклятые ходы. Здесь все надо разрушить до основания.
Варвары, подумала Анни, стараясь не дышать.
Когда ей на голову начал сыпаться песок, она представила себя заживо погребенной в подземелье и заставила себя вернуться. В доме она легла и заснула, а когда проснулась под утро, то с тоской подумала о неизбежном.
В этот день Рафаэля должны были повесить.
Возможно, умереть не так уж и плохо, думал Рафаэль, когда его подняли на ноги и потащили из камеры. Он уже совсем близко к смерти, насколько он мог судить, и, хотя ему было ужасно жалко оставлять Анни, смерть его не страшила.
Анни. Он улыбнулся, словно пьяный, и не стал сопротивляться, когда ему завернули за спину руки и связали их. Один или два раза ему показалось, что Анни зовет его, но это, конечно же, бред, ведь она, слава Богу, сейчас далеко отсюда.
Миновав коридор, Рафаэль и стражники поднялись по лестнице и вышли во двор. Горели факелы, словно притягивая свет из-за горизонта. Зрителей было немного. Это удивило Рафаэля. Он не знал, радоваться ли ему или обижаться на судьбу.
Теперь, когда замок взят, наверное, мятежники отправились в другие замки.
С кружкой воды к нему подошла девушка, в которой он узнал бледную как мел служанку Анни, Кэтлин. Она заботливо поднесла кружку к его рту, и он сделал несколько глотков.
— Да будет с вами Бог, ваше высочество, — прошептала она, и стражники подтолкнули его к нижней ступеньке эшафота.
Виселица неясно вырисовывалась у него над головой, и Рафаэль сделал к ней первый шаг. Ему вспомнилась песенка, которую в детстве пела его няня, что-то о лестнице Иакова.