Чандлер выпрямился, поправил рукава, ибо всегда был на редкость аккуратным, и встал лицом к лицу с Рафаэлем.
— Вы должны отослать отсюда дочь Треварренов, — сказал он. — Немедленно.
Еще никогда Рафаэль не чувствовал себя таким подлецом, как в эту минуту.
— Да? — переспросил он, не повышая голоса. — А почему вы об этом просите? Неужели мадемуазель так соблазнительна?
Чандлер побагровел и стиснул зубы, стараясь сдержать охватившую его ярость. Он сжал руки в кулаки, а его глаза метали стрелы справедливого негодования, чего не мог не признать Рафаэль.
— «Соблазнительна»? О чем вы, Рафаэль? Неужели вы думаете, что я посмею предать вашу сестру в ее же доме? Или вас, моего брата и давнего друга?
Рафаэль не мог вымолвить ни слова. Ему хотелось подраться с этим чистюлей и в то же время он понимал, что правда не на его стороне. Он попытался заговорить, но из этого ничего не вышло.
Чандлер немного успокоился и положил руку Рафаэлю на плечо.
— Рафаэль, сейчас не время спорить, — сказал ой. — Вы должны знать, что я человек слова, даже если вам хочется думать обо мне иначе.
Теперь Рафаэль прислонился к стене, стараясь взять себя в руки.
— Что вы говорили Анни? — спросил он, с трудом двигая губами. — Зачем трогали ее?
Чандлер рассмеялся, но смех у него был невеселый.
— Так вот в чем вы меня подозреваете! Вы видели меня с Анни!
Рафаэль кивнул. К нему вернулось прежнее напряжение, и он едва удерживался, чтобы не схватить Чандлера за горло и не выдавить из него признание.
— Анни сказала мне, что любит вас, — безжалостно парировал Чандлер.
— Нет.
Рафаэлю было бы гораздо легче, если бы Чандлер ударил его мечом или дубинкой, которой выколачивают пыль.
— Боже Милостивый, нет. Анни же совсем девочка. Только что закончила школу. Она лишь думает, будто…
Чандлер покачал головой.
— Нет, Рафаэль, — совершенно серьезно проговорил он. — Вы неправы. Анни Треваррен отлично знает, что чувствует, я в этом убежден. Более того, если слухи, которые бродят тут со вчерашнего дня, справедливы, то вы дали юной даме повод думать, будь вы прокляты, что тоже питаете к ней нечто.
— Черт побери, Рафаэль, — продолжал он, — вы должны или отпустить это прелестное создание домой, или вести себя достойно. Подумайте о ее репутации и о ее жизни!
Рафаэль не ответил, видит Бог, он был не в силах. Чандлер говорил все правильно, даже очень правильно, каждым словом раня его в самое сердце.
Рафаэль должен был сам знать, что Анни думает и чувствует, особенно после того, как она отдавалась ему накануне, подчиняясь его рукам, его губам, его уговорам.
Он должен был знать… И он не знал. Джорджиана любила его всем своим сердцем, его бесценная, покинувшая его Джорджиана, и ни один мужчина не может быть дважды благословлен такой любовью. Тем более он, Рафаэль Сент-Джеймс, сын цыганки, узурпатор.
— Отошлите ее отсюда, — требовал Чандлер.
Рафаэль не видел и не слышал своего друга, весь поглощенный воспоминаниями о нежном ненасытном теле, которому он дарил наслаждение в уединенном доме. Что он наделал? Господи, что он наделал?
Поздно ночью Анни отыскала Рафаэля в часовне. Он лежал ничком, как мертвый, на первой скамейке и был бы похож на кающегося святого, если бы от него не несло виски.
Анни беспокойно посмотрела на алтарь.
— Ему было очень тяжело, — прошептала она Тому, Кто мог бы ее услышать. — Пожалуйста, если Тебе не очень трудно, помоги ему немножко.
Принц дернулся, потом застонал. Анни ужасно боялась, как бы его не вырвало прямо в часовне, потому что он был пьян сверх всякой меры. У Рафаэля и так хватает бед, не надо бы ему еще обижать Господа.
Она осторожно коснулась его плеча.
— Прочь!
Анни глубоко вздохнула, набираясь сил.
— Я никуда не пойду без вас, Рафаэль Сент-Джеймс.
Она не только отказывалась покинуть часовню, она отказывалась покинуть замок и Бавию, но не стала сейчас уточнять, потому что Рафаэль все равно был не в состоянии правильно воспринять ее слова.
— Рафаэль, — шепотом звала она. — Вставай. Еще не хватало, чтобы ты богохульствовал.
Он рассмеялся, потом перевернулся на спину, чуть не свалившись на каменный пол.
— А… — криво усмехнулся он. — Ангел. Наверное, я уже умер.
— Ты совершенно живой, — сказала Анни, беря его за плечи и усаживая на скамье. — И это хорошо. Нельзя же являться к Богу в таком состоянии.
— Нельзя, — повторил Рафаэль, откидываясь на спинку скамьи.