Он с негодованием отбросил ее руку и повернулся к ней спиной, а она как завороженная с радостью и осознанием своей власти смотрела на его борьбу со страстью, о которой она могла только догадываться.
Анни положила руки ему на плечи и почувствовала, как он вздрогнул, словно она обожгла его своим прикосновением.
— Я не боюсь, — тихо проговорила она.
Рафаэль дернул головой, но не повернулся Анни.
— Я боюсь, — хрипло ответил он и зашагал прочь.
Анни, не двигаясь с места, смотрела ему вслед.
Прошло несколько минут, прежде чем Анни очнулась и бросилась бежать в противоположном направлении. Она не жалела ни о чем из того, что сказала или сделала, однако незнакомые ей ощущения оказались слишком сильными и бушевали внутри нее как сладкая, но нестерпимая буря. Аши сбежала вниз по лестнице и остановилась, только захлопнув за собой дверь своей комнаты.
Она сорвала с себя платье и нижние юбки и натянула свои любимые бриджи и мужскую рубашку. Надев сапоги, она через дверь в кухне вышла из дома и направилась в сторону, противоположную конюшне, где заметила необычную суету множества людей.
Ей казалось, что если она хоть на секунду остановится, хоть на секунду перестанет двигаться, то скопившаяся в ней энергия после того, как Рафаэль поцеловал ее, и после того, как прижал ее руку к себе, разорвет ее на части.
Главное — она должна была что-то делать, но только не стоять на месте и не думать.
Из кухни она выскочила в огород, из огорода — в курятник. Анни держала путь к стене, огораживавшей территорию замка. Рядом не росли деревья, которые безжалостно выкорчевывали по понятным причинам, и Анни, как ни искала, не нашла в ней ни одной дыры, через которую могла бы вырваться на волю.
Она шла и шла и примерно через милю отыскала-таки в зарослях ивы железную калитку.
Та совсем заржавела, и Анни пришлось с ней порядком повозиться. Только когда она совсем выбилась из сил, а рубашка промокла чуть не до нитки, ее усилия были вознаграждены, и ей удалось отодвинуть преграду.
Петли тоже проржавели, поэтому Анни не стала особенно нажимать, а освободила ровно столько места, сколько было необходимо, чтобы ей проскользнуть внутрь.
Поначалу Анни ждало разочарование. Она-то ожидала выйти на простор и даже увидеть вдали море, а вместо этого увидела темную пыльную комнату, похожую на пещеру и всю в паутине и пауках. Убедившись, что дверь за ней не закроется и она не похоронит себя в этой холодной каменной гробнице, Анни сделала несколько шагов в глубь комнаты.
Она совсем ничего не видела, но по мере того, как любопытство заводило ее все дальше и дальше, становилось светлее от проникавших внутрь лучей солнца. Эту пещеру не использовали, наверное, несколько десятков лет, но то тут, то там Анни находила следы пребывания в ней людей.
В одном углу она нашла горшки, в другом — старое порванное седло. На противоположной стороне была еще одна калитка, но эту, сколько Анни ни старалась, она открыть не смогла.
Когда же мимо пробежала, задев Анни, крыса величиной с домашнюю кошку, ее любопытство сменилось страхом. Она бросилась обратно и с радостью выскочила вновь из темноты на солнышко. Анни еще долго стояла и смотрела на свое открытие, размышляя, знает ли Рафаэль или кто другой в замке Сент-Джеймс об этом убежище.
Ей хотелось, чтобы никто не знал.
Тщательно закрыв калитку и расправив ветки ивы так, чтобы вход опять не был виден, Анни пошла обратно к дому.
По крайней мере, пятьдесят всадников на лошадях собрались во дворе. Ворота стояли открытыми настежь. Анни спряталась за покрытой мхом статуей и затаила дыхание, увидев Рафаэля на великолепном черном коне. Рядом с ним, как всегда, был Эдмунд Барретт.
Несмотря на то, что Рафаэль сообщил Анне о своем отъезде, он застиг ее врасплох, и она не могла справиться с отчаянием, глядя, как Рафаэль и мистер Барретт направляются впереди отряда к воротам.
Кони стучали копытами по деревянному мосту, но Анни не двинулась с места, пока последний всадник не исчез с глаз. Потом она заплакала.
Закрыв глаза, Анни горячо помолилась Богу, прося Его защитить Рафаэля и побыстрее вернуть обратно. Едва она вышла из-за статуи, чтобы идти домой, как нос к носу столкнулась с Чандлером Хэзлеттом.
Анни никого не хотела видеть, но с Чандлером, по крайней мере, ей не надо было, притворяться. Он отлично знал, что она чувствует, ведь она всего день назад призналась ему в своей любви к Рафаэлю.
Чандлер обвел взглядом ее взлохмаченные волосы, бриджи и мужскую рубашку и, улыбнувшись, покачал головой.
— Ну и сорванец вы, Анни Треваррен, — ласково проговорил он. — Я почти завидую Рафаэлю.