В другой раз я очутилась в конюшне, полной лошадей. Некоторые – в яблоках, другие – белоснежные, пегие или вороные. Несмотря на разную масть, все они были одной высоты, с похожими ушами и хвостами. Каждый конь находился в своем стойле, с послушно устремленными вперед ушами и глазами. Когда они двигались, единственным звуком был громкий хруст бумаги. Зайдя глубже в сумрачное помещение, я увидела кареты, фаэтоны и паланкины, сверкавшие, глянцевые и лоснящиеся. Но самым ужасным было зрелище рикши: человек неподвижно стоял между дышлами, и его ладони вмерзли в рукояти, а глаза слепо устремлялись вперед. Я провела рукой перед его лицом, но он даже не моргнул. Я отпрянула, охваченная внезапным страхом – вдруг он вцепится в мое запястье. Из-за напряженной позы я заподозрила, что рикша готов откликнуться на приказ. Возможно, то же предположение касалось и лошадей, если бы их выбрали для езды, только я не осмеливалась попробовать. Этот мрачный мирок наполнил душу тяжестью: кожа покрылась мурашками, отвратительные фантазии завихрились в голове, и настроение упало до такой степени, что я едва нашла в себе силы двигаться дальше.
Величайшей милостью стало то, что Лим Тиан Чин в этих снах не появлялся. В одиночестве я блуждала по просторным холлам, откликающимся эхом дворикам и ухоженным садам. Наткнулась на гигантскую кухню, полную горшков, сковородок и куч еды, разложенных на столах, и даже на кабинет ученого, со стопками бумаги и наборами кисточек для письма из волчьей шерсти. Однако, когда я обследовала книги и свитки, они оказались пустыми. Все расставили, точно для большого спектакля, и, хотя ничего не происходило, я постоянно ощущала, как внутренности затягиваются в тугой узел тревоги.
Случайно я столкнулась со слугами – того же типа, что и рикша. Иногда они бессознательно двигались с резким хрустящим звуком, который пугал меня. Дома и ландшафты были безжизненными, несмотря на грандиозность, и я сочла игрушечных слуг гротескными и страшными. Я испытывала благодарность за отсутствие Лим Тиан Чина, хоть и подозревала, что он где-то рядом. Временами я ощущала его присутствие в соседней комнате или за стволами деревьев. В таких случаях я спешила вперед, сердце билось чаще, и внутренний голос приказывал мне очнуться.
Я никому не рассказывала о снах, хотя много раз была на грани того, чтобы пойти в кабинет отца и сбросить это бремя. Все-таки я понимала: он вряд ли мне поверит. Папа успокоит «детские страхи» и попросит не волноваться из-за подобных вещей. В конце концов, если даже он, человек, так сильно тосковавший по маме, не был способен ее увидеть или уловить любой намек на ее дух, тогда потусторонняя жизнь точно не имела права на существование. Все это – собрание народных верований. Отец был преданным конфуцианцем, а Конфуций своеобразно отзывался о таких вещах. Я слишком хорошо знала папу, чтобы ожидать от него смены мировоззрения из-за нескольких снов. Вместо этого он будет обвинять себя за одно упоминание злосчастного брачного предложения.
Если же я поведаю о кошмарах няне, то столкнусь с противоположной проблемой. Она с великой готовностью уверует в сказанное. Позовет экзорциста, спалит перья цыпленка, даст мне указание – выпить крови собаки или расплескать ее по комнате для изобличения призраков. Вероятно, Ама даже потащит меня к медиуму. И уж точно она дойдет до исступления в приливе суеверного ужаса.
Порой я гадала, не стало ли это погружение в мир мертвых началом лунатизма. Я проверяла память и зрачки глаз – вдруг там угнездилось безумие, вот только не хотела слишком долго глядеть в зеркало. Чересчур много там было теней. Единственным утешением стали часы Тиан Бая. Я постоянно держала их при себе, поглаживая медный корпус в кармане. Всякий раз, выдергивая себя из снов, я с облегчением слушала их мягкое тиканье. На самом деле именно с Тиан Баем я желала поговорить, однако не имела возможности с ним связаться. Я отправила Ян Хон ответ с благодарностью за ткань, строя предположения о том, знала ли она о часах. Что-то сомнительно. И все же, если я отошлю ей письмо, он может его увидеть.
В конце я сделала простую приписку: «Благодарю за прекрасный дар. Он оказался совершенно неожиданным, но я, несомненно, сохраню его, как сокровище, и обдумаю, как лучше использовать, чтобы скоротать время». Немного неуклюже, но это был лучший из моих вариантов. Или же кто-то случайно обронил часы в сверток с тканью… Может, ребенок. Зажатая меж ночными кошмарами и дневными заботами, я теряла вес и проводила время в сонной отстраненности. Конечно, Ама это заметила.