Росья, больше не раздумывая, бросилась бежать к терему, не заботясь о том, что всё платье её до колен забрызгано грязью.
«Сестрица бы выругала за бабкино платье-то».
И вся она, как мышь, мокрая и дрожащая с задворок влетела в калитку. С главных ворот не решилась, отчего-то предчувствуя, что гости остановились у отца на дворе. И сталкиваться с ними в таком виде уж не желалось ей, хоть должно было быть и всё равно. Росья провела по лицу холодной ладонью, вытирая с ресниц влагу, почуяв, как пальцы пахнут грибным духом, и сама она пахнет вся лесом. Невольно и на свой наряд обратила внимание — уж верно приняли они её за дурнушку, посмеялись, поди, встретив такое пугало в лесу.
Росья разозлилась: — «Да чего это я, в самом деле!»
Она у себя дома, на родной земле и пахнет именно ей, и ничего в том постыдного нет!
На пороге её встретила перепуганная вусмерть чернавка, побледневшая, что поганка. Росья не успела оправиться, в груди так и подскочило сердце, пропустив удар, показалось даже, что терем покачнулся.
— Что стряслось, говори же?! — не выдержала она, вцепившись в плечи чернавки.
— Да ты заходи скорее, чего мокнешь-то под дождём, — запричитала она, утягивая Росью в натопленные сенцы. — Чего ж раскрымшись, захвораешь ведь.
Росья и не заметила, что платок её давно слетел с головы, и косу хоть выжимай, как, впрочем, и всю одежду. Руяна, сокрушённо качая головой, принялась стаскивать с хозяйки неподъёмный кожух, сапоги, полные воды.
— В баньку бы тебе… она уже топится… — тревожно сетовала она. — Ты пока погрейся, я сейчас воды горячей ушат налью, ноги попаришь, отвара сделаю травяного с ягодами, — тараторила она, и Росья отчётливо различила в голосе её сильное волнение. — Идешь тебя носило-то, лебёдка?
По её болтовне Росья поняла, что или ничего и не случилось, или скрывала она что-то. Неужели и впрямь путники не добрались до деревни, свернули в чащу дождь переждать, а она-то, дурёха, пустилась, не помня себя, за ними? Росья омрачилась, подумав о матушке. Вельмира будет недовольна, что дочь не принесла кудели. Не доверится больше. Сделалось совсем скверно, хоть в пору плакать.
— Не нужно в баню, ноги попарю и всё, — отмахнулась она, плюхнувшись на скамью, разматывая мокрые онучи, чувствуя, как тьма внутри сгущается.
«Выходит, всё же ждала гостя, что бабка Бреслава ей напророчила?»
— Как же не нужно? — встрепенулась Руяна и склонилась. — У нас гости, да какие знатные, — шепнула она, и по плечам Росьи так и пошёл морозец. Она резко повернулась к Руяне и медленно поднялась с лавки.
— Гости? А чего молчала?! — шикнула она, сдавливая в гневе голос.
— Дык, — растерялась искренне чернавка, круглое моложавое лицо вытянулась, карие глаза сделались испуганными.
Росья укорила себя, что зря набросилась на неё, всё та в первую очередь о хозяйке побеспокоилась.
— Отец велел тебе, как вернёшься, в светлице запереться, седеть там, пока он не дозволит выйти, — вытянулась чернавка. — А коли потребует выйти, так не в таком же виде, хоть волосы успеть просушить.
Росья долго смотрела на неё глазами, полными непонимания, осознавая всё, что сказала Руяна. Мало-помалу смысл её слов начал прокрадываться, от чего внутри постепенно смерзалось сердце.
— Зачем выйти?
— А за тем, милая, что жаних к тебе приехал, вот. Дождалась ты своего счастья, и какой жаних! Сын князя Мстислава из града Дольна, — сказала она, деловито подбоченившись.
В глазах Росьи совсем потемнело.
«Какой жених? Как?»
Дурно в миг сделалось, ком тошноты подкатил к горлу, с шумом втянула скудный воздух и отвела глаза от чернавки, запоздало понимая, что дрожит от холода, хоть печь дышала в лицо жаром.
— Погоди, — вдруг опомнилась она, припоминая, что в видении своём слышала, как тот мужчина, который стоял спиной, сказывал что, нашёл их. Стало быть, за старшей сестрой приехал, поняла Росья, но чернавке сказала другое: — Не позовёт меня батюшка. За Станиславой они приехали, а мне, — Росья стрельнула на неё горячим взглядом, — забыла сколько зим? Чего мелешь попусту?
— Так и што? — округлила глаза Руяна по-простецки. — Так наоборот, чем не невеста? Ценнее от того во много раз Станиславы.
Росья фыркнула. Руяна всегда недолюбливала сестру старшую, та тоже всё пыталась чернавку поддеть да поторопить, ругалась за её нерасторопность и глупость несусветную. Руяна хоть и была немного старше Станиславы, но терпеливо сносила её упрёки да недовольства, хотя у неё и выбора-то не было. Росья считала девку вовсе не глупой, напротив хлопотливой, заботливой. Пусть и не грамотна, но дело своё верно исправляет, да и душевного тепла в ней намного больше, чем у сестрицы. Росья припомнила, как назвала Станислава её сухарём — вот уж сболтнула, не подумав, а ей осталось в памяти обида.