— Просто поддержи меня и порадуйся, как ты умеешь, как делала это прежде! Я хочу, чтобы ты поехала вместе с нами во Францию… чтобы ты была рядом, понимаешь! Не спорь и ничего не спрашивай, просто будь моей младшей сестренкой! Если хочешь, поговори с тетушкой и попробуй уговорить ее на путешествие! Ее племянник уже видел Париж? Ну а если тебе там не понравится, я не стану удерживать тебя, честное слово, Лисенок! — волнение и страх снова охватили меня, я с трудом удерживала в узде свои эмоции.
Всего несколько минут назад я была напугана до смерти увиденным в саду, потом разозлилась, если не сказать взбесилась, при мысли о том, чего могла стоить эта выходка моей сестре, а теперь я ужасно боюсь, что она мне откажет.
— Конечно же, я отправлюсь с тобой, Ри! Что за вопросы? Я поеду туда, даже если ты будешь меня отговаривать, запрещать и угрожать всеми небесными карами! ТЫ больше не сможешь отделаться от меня! Хватит с нас того, что ты едва не оказалась на каторге! А вот этому твоему французу придется потрудиться, чтобы вернуть мое расположение! Как он вообще посмел… — она красноречиво посмотрела на мой живот. — Нет уж, раз ты все решила, я прослежу лично, чтобы герцог сдержал свое обещание и женился на тебе!
Я засмеялась, залюбовавшись тем, как этот крохотный, еще не оперившийся воробушек корчит из себя хищного ястреба! Она улеглась рядом, и мы долго болтали обо всем на свете, я не хотела отпускать ее, пока мужчины разбираются с незваным гостем. Алиса воображала себя умудренной опытом теткой и рассказывала мне о том, как следует относиться к воспитанию собственного ребенка, а я слушала эти глупости и улыбалась, я еще не пробовала заглядывать так далеко в будущее.
Часть 3. Глава 32
Мы пропустили ужин, так как сестра задремала, а я не хотела ее тревожить — оберегала сон от назойливых посягательств слишком навязчивой прислуги и… слишком заботливого герцога. Но как только Риана уснула, я поспешила выбраться из спальни и, стараясь быть незаметной, намеревалась пробраться в кабинет хозяина.
В доме царил полумрак, было тихо и спокойно. У меня урчало в животе, и мне казалось, что этот протяжный звук слышен даже во дворе! Надеюсь, я не разбужу жителей дома!
Поверить не могу, что у них будет ребенок! Не спущу глаз с этого благовидного господина, который, оказывается, окончательно утратил совесть и стыд! Как ему удалось склонить к этому мою сестру? Вряд ли он сделал это силой, она бы не простила, но… В этой истории я просто терялась в догадках, а Риана предпочитала отмалчиваться. Ничего, я теперь глаз с него не спущу!
Я боялась, застать в кабинете кого-то из мужчин, но за дверью было тихо. Скрипнув тяжелой дверью, я пробралась внутрь и застыла, удивленно уставившись на горничную, а потом тут же закричала, перепугав бедняжку.
— Не смей! Отдай их мне, немедленно!
Девушка обернулась и удивленно посмотрела на меня, не понимая, в чем именно провинилась.
— Алиса Николаевна, я всего лишь навожу порядок, — принялась оправдываться девушка.
— Отдай их мне и выйди! — строго повторила ей, словно я здесь хозяйка. Не дождавшись ответа, я вырвала клочки исписанной пером бумаги из ее рук.
— Прошу прощения, — пролепетала горничная и исчезла из виду.
Я опустилась в кресло и тяжело вздохнула. К несчастью, в просторном кабинете герцога был камин, в котором еще догорали поленья. Она решила бросить остатки письма в огонь и успела сжечь несколько из них, остальные я перебирала в руках, беспомощно всматриваясь в красивые, немного вытянутые буквы. Я перебралась за письменный стол, где стояла последняя догорающая свеча, и принялась собирать их, пытаясь восстановить письмо, но большая часть была уничтожена.
«Он должен уехать на днях, Алиса! Я не знаю, куда именно, но это надолго и это серьезно! Конечно, дядя позаботится, чтобы за твоим другом присматривали, однако быть офицером и не рисковать, как ты понимаешь, дело непростое. Не верю, что он из тех, кто бежит от опасности и прячется за чужими спинами! Не ссорясь с ним, ты наверняка ранишь его этим. Даже если Алекс стал тебе ближе… будь с ним мягче, не играй!» — голос сестры все еще звучит в моей голове, и я заливаю бумагу слезами, торопливо вытираю влагу и снова пытаюсь сложить все части воедино.
— Проклятье! — шепчу с досадой, кусая губы.
Несколько слов уже расплылись, и я совсем отчаялась, принялась вытирать глаза рукавом халата.
Неловким движением руки я смахнула подсвечник с горящей свечой на пол, кабинет тут же погрузился в полумрак, а света от камина было совсем немного. Я смотрела немигающим взглядом, как умирает пламя в его темной утробе, и мне отчего-то было холодно и одиноко, словно внутри меня тоже что-то остывало и гасло.
Я на ощупь сгребла клочки бумаги и спрятала их в кармане халата: не могла расстаться с ними, словно они были чем-то бесценным и важным.
Снова приглушенный скрип и холод, иду, глядя под ноги, перебирая между пальцами тонкие листочки и жалобно хлюпая носом.
— Алиса, что ты здесь делаешь? — испуганно вздрагиваю и поднимаю голову, растерянно уставившись на этого невыносимого мужчину, который так неожиданно появился посреди коридора.
Откуда он тут взялся, и зачем встретился на моем пути именно сейчас?!
Волнение и трепет охватили все мое существо, я жадно рассматривала любимые черты лица! Упрямый, горделивый, вспыльчивый, справедливый, внимательный… нежный — столько всего было в нем одном, что сердце едва выдерживало, отчаянно ударяясь о грудную клетку, разгоняя кровь с удвоенной силой.
— Мне не спалось, — гипнотизируя его своим взглядом, произношу я.
Эрик делает шаг навстречу и оказывается совсем близко, свет масляной лампы касается моего лица, австриец слегка поджимает губы и ранит острым пронзительным взглядом.
— Ты плакала? Тебя кто-то обидел? Ты виделась с князем Воронцовым?
— С Алексом? В такое время? О чем вы… — я запинаюсь на слове, понимая, на что намекает Эрик.
Жар обжигает щеки, руки сжимаются в кулаки.
— Да что вы себе позволяете? Для чего вы просили прощения, если снова оскорбляете меня? — еще мгновение и злосчастные бумажки летят в лицо этого самовлюбленного дурака, а я, обходя его по дуге, торопливо направляясь в комнату сестры.
— Постойте!
— И не подумаю! — нервно тряхнув кулаками, отвечаю ему, но Эрик перехватывает меня у самой двери, разворачивает, прижимает лопатками к стене.
Я смотрю на него, отчетливо понимая, что должна оттолкнуть, оскорбить, пригрозить, что пожалуюсь… но не могу сделать ничего из этого, снова и снова наталкиваясь на мысль, что, возможно, вижу его лицо в последний раз.
Мы молчим. Оба. Убивая и терзая друг друга взглядом, вот только у меня уже шея болит, держать голову так высоко, чтобы продолжать смотреть в его глаза и изображать оскорбленную гордость. А в действительности… осталась ли она у меня эта гордость?
— Что было в этом письме? — тихо-тихо спрашиваю и замираю, задерживаю дыхание.
Вместо ответа он склоняется к моему лицу и касается губ, осторожно, словно спрашивая дозволения. Я ни о чем не думаю, обвиваю руками его шею, прильнув к груди, потянувшись на носочках, чтобы быть еще ближе и ни за что не отпускать. Нежность сменяется сметающей все на своем пути страстью, яркой и ослепляющей, лишающей воли и остатков здравого смысла.
Он отстраняется первым, тяжело дышит, жмурится, упирается лбом в мой лоб и мученически вздыхает, сжимая мои плечи почти до боли.
— Не уезжай, — жалобно прошу, чувствуя себя жалкой и слабой.
— Я должен, — шепчет, ослабив хватку, убирая руки, отдаляясь и отгораживаясь глухой стеной непробиваемого спокойствия и смирения. Может быть, я просто капризный ребенок, потому что больше всего на свете мне хочется топнуть и громко и пронзительно заплакать, ударить его, чтобы прекратил расстраивать и говорить мне эти непонятные взрослые глупости.
— Меня не будет слишком долго! Ты должна все забыть, нам нельзя было позволять себе эту слабость, это безрассудно и бесчестно с моей стороны, прости! — он снова закрывает глаза, пряча от меня свои чувства, но я уже все видела, чувствовала и больше не куплюсь, поздно.