Издалека он выглядел так, словно сошел со страниц волшебной сказки.
— Боюсь, он покажется тебе немного разрушенным, — заметил Владилас, когда они подъехали ближе. — Вообще-то я послал нескольких человек сюда, как только мы прибыли в Зокалу, чтобы они открыли и осмотрели все внутри. Мало ли что могло произойти за все эти годы, пока он пустовал, а смотрители уже наверняка стали дряхлыми стариками, если не умерли.
— Ты хочешь сказать, с тех пор как твой отец покинул его, в нем никто не жил?
Князь покачал головой.
— Нет, замок ждал... ждал, когда я вернусь домой.
Он произнес это с таким чувством, что Илена искренне надеялась — Владилас не будет разочарован своим родовым имением.
Однако она и сама несказанно удивилась, когда вошла в замок и увидела, какой милый и привлекательный он изнутри, а кто-то, скорее всего, следуя инструкции Владиласа, даже поставил цветы в каждой комнате.
Конечно, занавески и ковры выцвели, многие диваны и стулья требовали ремонта.
Но в целом это оказался по-своему очень красивый замок.
На стенах в холле висели портреты предков Владиласа.
Мебель утратила блеск, но невооруженным глазом было видно, что она сделана руками умелых мастеров.
Илена долго бродила одна по замку, заглядывая в комнаты и рассматривая картины.
Вскоре Владилас уехал, ему надо было руководить людьми, показывать, где и как ставить палатки, в которых им предстояло жить до тех пор, пока не будут возведены дома.
Из окон замка открывался вид на живописную долину; в самом центре ее пересекала широкая и быстрая река, несущая воды с гор.
Вдали раскинулось огромное озеро, в его спокойных водах отражались не только солнце и небо, но и холодные снежные вершины гор.
— Я могла бы быть счастлива здесь, — невольно произнесла девушка.
И ей показалось, будто кто-то удивленно спросил: «С Владиласом?»
Его не было уже очень давно, но зато вскоре прибыл в экипаже, запряженном шестью лошадьми, багаж, который горничные собрали во дворце.
Вместе с вещами прислали из дворца молоденькую горничную, на чем настояла Илена; она не хотела видеть пожилых служанок, привыкших все делать по-своему.
Грета, яркая, розовощекая семнадцатилетняя девушка, только что приступила к своим обязанностям и пыталась все делать как можно точнее и добросовестнее.
Илене она нравилась, несмотря на ее болтливость и склонность к сплетням, то, чего никогда не позволяли себе горничные постарше.
— Здесь так мило, ваша светлость! — воскликнула Грета. — Я не могла поверить, что мне выпадет счастье приехать сюда и помогать вам, ваша светлость.
— Я уверена, вы справитесь, Грета, — улыбнулась Илена. — А сейчас мне хотелось бы принять ванну и переодеться.
Грета поспешила выполнять поручения княгини, и, когда она исчезла, Илена осмотрела спальню, которая теперь принадлежала ей.
Последний раз здесь почивала около ста лет назад бабушка Владиласа.
Его отец не женился, пока обитал в Зокале, а его греческая жена так никогда и не увидела родового замка своего мужа, который был так дорог его сердцу.
Вспомнив о греческой жене князя Александра, Илена сразу же подумала о Телии.
Наверное, та была очень разочарована, узнав, что княгиня едет в долину со своим мужем, а впрочем, не исключено, и Владилас не обрадовался этому.
— Может, они хотели побыть вместе, — пробормотала она, с удивлением обнаружив, что эта мысль не разозлила, а скорее расстроила ее.
А припомнив, что Владилас собирался уезжать на десять — четырнадцать дней и сообщил ей об этом менее чем за час до отъезда, девушка совсем приуныла.
Хотел ли он провести эти дни с Телией? Не из-за этого ли отправился в Миспу?
Она словно наяву слышала сбивчивую речь Телии: «Пожалуйста... будьте добры с ним... Он такой... такой замечательный человек!»
В ее голосе звучали слезы и нежность.
Она любила его, и наверняка он отвечал ей тем же, потому что его мать была гречанкой.
Илена неожиданно почувствовала: мысль о том, что эти двое любят друг друга, напугала и смутила ее.
«Ну конечно, в жизни Владиласа были женщины, много разных женщин», — успокаивала она себя.
Он был красивым, обаятельным мужчиной, а зокальцы, так же как и греки, гордились своей извечной репутацией пылких любовников.
Поэтому невозможно представить, чтобы с его смешанной зокальской и греческой кровью он вел аскетичную жизнь.
Да и зачем?
Он был разбойником, предводителем паликаров, и добивался всего чего хотел — будь то чужое имущество или чужая женщина.